Поцелуй шипов

Белитц Беттина

Тильманн ждал уже в машине. Он услышал меня и понял, что всё началось. Не посмотрев на него, я села рядом. Он одел чистые вещи, это я заметила уголком глаза, но сразу ощутила, что его чувства в смятении. У него стресс - не из-за меня, а потому, что у него больше нет наркоты. Ему понадобилось три попытки, чтобы завести мотор, потому что его трясущиеся руки снова и снова соскальзывали с ключа. Я терпеливо ждала. Времени ещё достаточно.

Молча и скрепя зубами, он увозил меня от моря, поднимаясь наверх к лесу - я немногочисленными жестами показывала дорогу, слова были излишни, в то время, как его пот сбегал

крупными, блестящими слезами по шее. Дорога требовала и от него всё его умение, так как землетрясение привело в движение ещё больше валунов и камней, которые упали на неё. Иногда он маневрировал трясущейся автомобиль прямо возле самого обрыва, потом колёса снова карябали в опасной близости от скалы. Ничего из этого меня не беспокоило. Прямо перед самой целью я не потерплю неудачу. Всё пойдёт именно так, как я хочу.

Когда мы добрались до поворота к заброшенной деревни, я попросила его остановится и выключить мотор. Он, не колеблясь, повиновался. Я сделала глубокий вдох.

– От тебя отвратительно воняет, - заметила я. Люди воняют. Мары нет. Зачем только я хотела, чтобы он был рядом? Он мне мешал.

– Блин, я на взводе, ты не понимаешь?
– прорычал он, когда заметил моё отвращение. Я ничего не ответила.

Суетливо он начал рыться в карманах своих брюк, пока не нашёл маленький, красочный свёрток и положил себе на язык. Его челюсти ритмично заработали, в то время, как голова опустилась на подголовник сиденья, а глаза слегка закатились.

Чувствуя отвращение к его слабости, я отвернулась и открыла рот, вдыхая горячий воздух, запах сухой травы и огня, когда с моего языка внезапно сорвались слова.

– Тильманн, ты помнишь наше соглашение?

– Да, - прорычал он негромко. Его веки затрепетали.

– Хорошо, - ответила я холодно и сняла сначала мою тонкую футболку, потом брюки и в конце трусы, при этом выгибаясь, как акробат на пассажирском сиденье.

– Что ты делаешь?
– спросил Тильманн подозрительно. Он начинал действовать мне на нервы.

– Закрой рот и наслаждайся своим трипом.

– Эли, ты ведь не можешь ...

– Не могу? Почему? Тебе стыдно?
– Теперь снова вернулся гнев, в самый последний раз, как будто хотел попрощаться. Я открыла дверь, вышла из машины, выпрямилась в полный рост, так, чтобы натянулся самый последний мускул на моей гибкой спине, а позвонки отделились друг от друга. Волосы, длинные и лохматые, спадали на плечи. Горячий ветер, который сегодня в последний раз задул над землёй, рассказывая о прошедшем лете, нежно прикоснулся к моей голой коже и пощекотал срамное место.

Я опустилась на колени, чтобы открыть коробку и вытащить змей. Тильманн испуганно отпрянул, но я проигнорировала его. Мать я положила себе на шею, где она сразу же нежно прильнула ко мне, её детёныши нашли себе место в моих волосах. С остановившимся взглядом я повернулась к Тильманну.

– Посмотри на то, что случиться, - умоляла я его. Его зрачки стали огромными, коричневый цвет глаз почти больше не было видно, только ещё тонкое, слабо-блестящее кольцо. Я больше ничего не хотела говорить, но снова мои губы начали двигаться сами по себе. Люди такие болтуны.
– Спрячься, пока время не придёт. Прощай.

– Эли ... Эли! Я не знаю, смогут ли они ... вот дерьмо! Не уходи!

Но я уже пошла. Я слышала

и видела всё, мне даже не нужно было сосредотачиваться. Я совершенно открылась, мои чувства воспринимали мир вокруг более внимательно, чем когда-либо. Когда я покинула насыпную дорогу и по тропинке поднималась к лугу, я слышала каждую сухую травинку, ломающуюся под тяжестью моего гибкого тела, в то время как в деревни надо мной жалобно пели трубы органа. Я могла отличать огонь, который бушевал в стороне от дорожки, не только по звуку, но и по запаху и цвету, красный, оранжевый, ярко белый. Я чувствовала сотрясения земли, когда дичь бежала, спасая свою жизнь. И не смотря на рёв огня, я также слышала крик цикад, которые прекратят кричать лишь тогда, когда их стойкие тела распадутся в пепел.

Я шла, как будто притягиваемая магнитом, даже если пламя сильно приблизится, никакая сила на этой земле не сможет меня остановить. Я больше ничего не боялась. Это уже началось ...

Я ни одного раза не моргнула. Передо мной появился слегка поднимающийся в гору луг. Животных с него давно забрали, чтобы защитить от огня. Позади меня гора круто спускалась вниз, рядом возвышался горящий и дымящий густой лес, на другой стороне заброшенная деревня.

Это моя собственная идиллия, ожидающая моего прихода. Только моего.

Анжело тоже приближался, он был ещё слишком далеко, чтобы видеть его, но я его чувствовала. Он, улыбаясь, шагал вперёд, руки расслаблены, голова, слегка склонённая на бок, потому что чувствовал меня так же, как я его. Он знал, что больше не будет нерешительности. Я победила мои сомнения и уже только эта мысль привила меня в бездушное, героическое настроение. Я даже разрешила моему гневу оставаться со мной, потому что вскоре уничтожу его навсегда.

Земля и люди покорились мне, а не наоборот. Мои чувства покорились мне. Обстоятельства изменились.

Теперь его силуэт вырос из ложбины. Ему не нужна была солнечная колесница с лошадьми, чтобы затмить землю. Он святился неземным светом. Однако моё лицо осталось серьёзным и замкнутым, а глаза вспыхнули ледяным, сине-зелёным цветом, когда я заметила также и других. Они прятались за ним. Они последовали за ним и спрятались, чтобы наблюдать за нами, так же, как будет наблюдать за мной Тильманн.

Свидетели с обоих сторон.

Хотя лесные пожары беспощадно бушевали и быстро распространялись, внезапно на нас опустилась мёртвая тишина. Фигура Анжело, такая стройная и юношеская, мерцая, приближалась ко мне; он шёл медленно и спокойно, как и я. Спешка стала лишней. Мы хотели насладиться происходящим.

Расстояние между нами таяло. Теперь я видела его глаза, раскосые и блестящие. В них вспыхнула яркая искра, когда он разглядывал мою голую кожу. Он желал меня.

Остались всего несколько метров, разделяющие нас. Гадюки проснулись из своей ленивой дремоты. Они испуганно зашипели, ища свою мать, щекотание на моей голове, только лишь крошечное сотрясение, невольно заставившее меня сделать глубокий вздох, так что сломанные рёбра с силой впились в лёгкие.

В моей голове начали рушиться стены, одна за другой - сначала угрожающее, сдержанное сотрясение, потом яростный грохот, за которым последовала лавина из боли, гнева и унижения. Она пролилась до самого моего сердца, парализовала дыхание и открыла глаза.