Поцелуй шипов
Шрифт:
Всё же я пыталась вспомнить два других звонка Морфия, которые он осуществил с единственной телефонной будки Ия. Что он сказал? Я прислонилась лбом к прохладной металлической жерди перил, чтобы сосредоточится, потому что нерегулярное волны морского вала подействовали на меня как алкоголь, мои мысли уже сейчас были размыты, хотя остров всё ещё находился в пределах видимости. Первый звонок ... Он настиг меня в ночь во время грозы, когда я была одна дома и до смерти перепугалась. Да, теперь я вспомнила - Морфий требовал к телефону моего отца. Он хотел поговорить с ним, а я сказала, что папа в Италии.
Я быстро поняла цель этого звонка: видимо он хотел передать папе информацию о Колине, потому что в конце концов, только по этой причине папа вообще поехал в
Одно мгновение было такое чувство, будто меня душат, почти больше не удавалось глотнуть воздуха.
– Не лишайся рассудка, Эли, - одёрнула я себя. Если бы смерть Тессы разозлила Анжело, он бы уже давно мог меня убить. Нет, это должно быть так, как сказал Морфий: Анжело желал добровольного решения, заполучить которое ему намного легче, чем любому другому Мару, благодаря своему шарму и располагающему к себе обаянию. Жива Тесса или мертва, ему всё равно. Всё же я надеялась, что Морфий опередил его и оказался тем, кто информировал папу о Тессе и Колине.
Хорошо, с первым звонком разобралась - а что со вторым? Ещё я находилась в открытом море, далеко от Италии, ещё можно размышлять, даже если это становилось всё сложнее. Второй звонок настиг меня тоже в Вестервальде, в ранние утренние часы. Внезапно я увидела три слова, которые Морфий произнёс в трубку, как вспыхнувшие световые сигналы: юг, глаза, опасность. Потом связь оборвалась, а я в разрушительной ярости столько раз бросала телефон в стену, что тот разбился в дребезги.
Даже сейчас во мне проснулось негодование. Возможно Морфий ненавидел звонить по телефону, но мог бы, по крайней мере, приложить побольше усилий и сказать полные предложения. Юг, глаза, опасность, это могло значить всё, что угодно и ничего. Юг и опасность, хорошо, эти оба слова, полагаю, относились к Анжело или к Тессе или к обоим. Но глаза? Что потеряли глаза в этой высокоинтеллектуальной троицы марского умения звонить по телефону? Или я тогда просто неправильно поняла Морфия? Глаза никуда не вписывались. И всё-таки это было слово, которое казалось, имеет самый большой вес. Он уже тогда прочитал письмо Гриши? А папа был уже мёртв?
Вздыхая, я сдалась, несмотря на опасность, навстречу которой ехала. В этом все равно нет смысла, мне нельзя размышлять, нельзя строить планы. По крайней мере такие планы, которые могут раскрыть Анжело, что я знаю, что он делал все эти годы и что хочу что-то против этого предпринять.
Когда моё тело внезапно охватила дрожь от усталости, руки соскользнули с перил, и я ударилась подбородком о покрытый корочкой соли метал.
– Ой, - пробормотала я сонно, прежде чем зевая, снова выпрямились и посмотрела в сторону кабины. Рыбак, к которому меня отвёл Морфий и которого поприветствовал коротким кивком, показался мне с самой первой секунды не совсем образцовым. Ни один Мар не осмелится приехать на этот остров, сказал Морфий. Остров - это его ревир. Но Колин приезжал к нему, даже три раза. Папа тоже ездил на Санторини, в частности, чтобы научить Морфия звонить по телефону (представляя себе эту сцену, я печально улыбнулась), а мой отец был в конце концов полукровкой.
Рыбак до сих пор не сказал ни слова, он упрямо направил свои коричневые, как у оленя глаза, над которыми выгибались густые, мохнатые брови, на горизонт. Но я заметила его неловкость в обращении с современной техникой. Только недавно он выключил радиоприёмник, потому что тот неконтролируемо трещал и шипел, а радар на бортовом
Снова я начала зевать; усталость так быстро навалилась, что я не успела закрыть рот рукой. Бесцеремонно я обнажила зубы. Мысли стали медленными, а веки тяжёлыми, так что я легла прямо там, где стояла на качающиеся доски корабля, тело под солнцем, голова в тени, сумка в качестве подушки под головой.
Я испугалась лишь совсем чуть-чуть, когда вновь начала мечтать об Анжело. Мечты вернулись сами собой, не сердитые, а полные раскаяния и умоляющие. Как только я закрывала глаза, то видела его и тосковала - глубоко укоренившаяся, истощающая тоска, сопровождающая меня уже несколько лет, присущая мне, как непослушные волосы и мои тысячи маленьких и больших страхов. Я никогда не смогу победить её, да и больше не хотела побеждать. В конце концов мне нельзя строить планы, мне ... нельзя ...
– Нет!
– разбудила я себя слабым, дрожащим голосом.
– Нет, Эли!
Стоит ли допускать эти чувства, позволить, чтобы они у меня были? Но я не хотела забывать, ни в коем случае! А это противоречило само себе ... А что с Колином? Колин, который только что снова чуть не затерялся в памяти - он ведь должен узнать, что происходило на протяжение всех этих лет, что мой отец мёртв, он должен помочь мне сохранить воспоминания ... Но прежде всего мне нужно попросить у него прощение. Я должна извинится, даже если это подвергнет опасности мою жизнь, а также мою смертность, потому что Анжело сможет прочитать всё в моём уме. Я должна пойти к нему. Скорее всего я всё равно умру и потеряю его, и если это случится, то хочу, по крайней мере, ещё в последний раз увидеть его.
Опасность слишком велика, что я поддамся этим чувствам, не сказав Колину, как сожалею, что причинила ему такую боль. Хотя я не знала точно, в чём виновата, потому что не изменяла ему, но вина была, я чувствовала её в моём флегматично бьющемся сердце, как колючку, залезшую под кожу и болезненно пульсирующую там, хотя её больше не было видно.
Но боль становилась всё более несущественной, чем дальше мы продвигались в открытое море, оставляя Санторини позади. Я потеряла счёт времени, в то время как дремала под палящим солнцем и лишь с закрытыми веками вскользь отметила, как после длинного, жаркого полудня наступила ночь и в конце концов стало светать и начался новый день. Только в конце дня, незадолго до прибытия в порт Кариати, я на один крошечный момент вспомнила, почему нахожусь здесь и провела ладонью по планке катера, чтобы вогнать в пальцы занозы, которые должны напоминать мне о том, что я должна сделать: поехать в горы, найти пещеру Колина, сказать ему, как мне жаль, только это одно предложение, возможно подчеркнув его одним нежным жестом. Если мне ещё можно прикасаться к нему, если он вообще ещё посмотрит на меня. Если я ещё существую для него.
Не успела я сойти, как катер тут же развернулся и выехал в открытое море. Теперь я была отверженной, стояла на самом верху в списке смертников, поэтому не имело значения, украду я машину или нет. Я просто украла. Это было легче, чем я думала; заржавевший пикап стоял с заведённым двигателем на причале, в то время как водитель, в нескольких метрах от него, разговаривал, размахивая руками, с группой рыбаков. Я залезла на сиденье, опустила ручной тормоз, нажала на газ и умчалась из порта, виляя и визжа колёсами. В зеркало заднего вида я ещё увидела, как мужчина развернулся и что-то выкрикивая, попытался последовать за мной, но отстал уже на следующем углу улицы.