Поцелуй шута
Шрифт:
— Целовать что?
— Ваши соски.
— Как вы смеете! Это же святое место! — воскликнула она возмущенно.
— Святая Евгелина была довольно независимой особой. Она не стала бы возражать. Хватит вам изображать из себя невинную девицу, — говорил Николас, медленно приближаясь.
Джулиана вдруг почувствовала, что ее соски упираются в полотняную ткань нижней рубахи. Боже, какие неуместные ощущения.
Она отошла на шаг, но шут был уже совсем рядом, он прижал ее спиной к стене. Деваться было некуда. Над ними сиял во всей своей красе пышущий огнем дракон, бросая
— Я закричу, — предупредила она вдруг севшим голосом.
— И тогда святой отец явится сюда, обвинит меня в ереси и, возможно, поджарит живьем. Вы ведь не хотите быть в ответе за это? Вам очень не понравится запах горящей плоти, могу вас заверить.
Она не двигалась, словно застыла.
— Пожалуйста, не трогайте меня, — прошептала она тихо.
Ей некуда было бежать, она могла лишь молить его о милосердии.
Но Николасу было чуждо милосердие.
— Вы сейчас купаетесь в крови дракона, миледи, — прошептал он. — И выглядите довольно аппетитно в этом красном свете. Подарите мне поцелуй во имя святой Евгелины, и я оставлю вас в покое. Всего лишь один сладкий поцелуй для бедного безумного шута. Не такая уж большая жертва…
И она удивила его. Она удивила саму себя. Почти в тот же миг, как он кончил говорить, она ринулась вперед и впечатала свой рот в его губы. Она чувствовала, как ее губы расплющились о зубы, но ей было все равно. А мгновение спустя она уже была свободна и, вылетев из часовни, словно за ней гнались черти, помчалась через двор, который уже не был пустынным.
Ее длинные тугие косы били ее по спине, рот саднило от торопливого, опрометчивого поцелуя, но она была рада этому, так как боль затмевала все другие ощущения, а в особенности тот невероятный факт, что она прижалась губами ко рту мужчины, да еще в святом месте… Она целовала шута в часовне: небеса должны были обрушиться на нечестивицу.
Джулиана бежала вверх по лестнице так, словно за ней гнался сам дьявол. Бежала, пока не наткнулась на человека, которого хотела видеть сейчас меньше всего на свете: на отца Паулуса, аббата-настоятеля ордена Святой Евгелины.
9
— Подобная поспешность не подобает леди — это богопротивно! — произнес нараспев отец Паулус. И, внимательнее взглянув на Джулиану, спросил: — Ваш рот кровоточит. Что вы делали? И где?
Почувствовав себя сразу же виноватой, Джулиана коснулась рукой губ. Кровь сочилась совсем чуть-чуть, она грешна и помнит об этом, но одного взгляда на лицо аббата монастыря Святой Евгелины было достаточно, чтобы решить: правду говорить ни в коем случае нельзя, во всяком случае, всю правду.
Джулиана сделала почтительный реверанс, низко наклонив голову скорее для того, чтобы скрыть выражение лица, чем чтобы выказать уважение.
— Я молилась в часовне Святой Девы, отец Паулус. И молилась так усердно и горячо, что потеряла равновесие и упала лицом прямо на одну из скамеек.
Едва ли это было удачное объяснение, но лучшего она придумать не могла. Если аббат узнает, что шут пытался с ней флиртовать в святом месте, ему уже не отделаться одной лишь
— Полагаю, вы достаточно умны, чтобы не оскорблять Богоматерь ложью, дитя мое? Ибо подобное преступление будет приравнено к ереси, а она наказывается смертью.
Джулиана опустила глаза с выражением благочестивого почтения, мысленно себя проклиная. В этом случае суровый аббат был абсолютно прав: не подумав, она вовлекла Деву Марию в свою ложь и теперь заслуживает двойного проклятия.
И все же нежная, добрая Святая Дева, в которую верила Джулиана, никогда не потребовала бы такой жертвы. Да и святая Евгелина, скорее всего, закрыла бы глаза на подобный проступок.
— Мое сердце чисто, отец Паулус, — пробормотала Джулиана, скорее от внутреннего смятения, чем желая оправдаться.
Он кивнул, и неожиданное выражение одобрения появилось на его бледном худом лице.
— И в самом деле, дитя мое. Я заглянул в твое сердце и теперь вполне спокоен. Ты ненавидишь грех и грешников, ты остерегаешься слабостей плоти, ты презираешь похоть и распутство, как дьявольские козни. Ты можешь стать опорой для своей матери. Я боюсь, что ее слишком искушают грехи плоти. Ты можешь помочь ей, спасти ее душу от разврата. Я вытравлю дьявола из нее, прежде чем покину этот замок. Я изгоню дьявола из этой обители греха!
Его бесцветные глаза ярко вспыхнули. Это были глаза безумца. Джулиана прекрасно понимала, что возражать ему не только бесполезно, но и опасно. И все же кто-то дернул ее за язык.
— Она замужем, отец Паулус. Разве не ее долг привести новых христиан на эту землю?
— Мы оба прекрасно знаем, что твоя мать не в состоянии выполнить свой долг. Она не смогла никого родить, кроме дочери, чтобы порадовать Создателя, — поистине ничтожное приношение во славу его. Поэтому будет лучше, если она проведет остаток своих дней в воздержании, чтобы искупить свои грехи.
— Какие грехи? — Джулиана поняла, что совершила ошибку уже в тот самый момент, когда неосторожные слова сорвались с ее языка.
— И ты еще осмеливаешься спрашивать, дитя мое? Мир погряз в грехе, и хорошенькое, легкомысленное, распутное создание, такое, как твоя мать, — настоящее орудие дьявола, с помощью которого он искушает и губит мужчин. Было бы лучше, если бы подобных женщин запирали за стенами монастыря или же уродовали их красоту, которая есть не более чем знак дьявола.
На этот раз Джулиана не произнесла ни слова, скорее от ужаса, чем от благоразумия. А еще говорят, что Николас Стрэнджфеллоу — сумасшедший! Да он просто источник разума по сравнению с безумцем, который сейчас стоял перед ней.
— Да, отец Паулус, — произнесла она покорно. И добавила, надеясь на лучшее: — Если вы позволите, я пойду сейчас к своей матери и поговорю с ней о благоразумии воздержания.
Аббат милостиво кивнул:
— Иди с миром, дитя мое.
Он положил ладонь на ее плечо, и на мгновение его длинные худые пальцы, словно когти хищной птицы, впились в ее тело, причиняя боль. А затем он отпустил ее. Джулиана едва не запуталась в юбках, торопясь уйти и избавиться от него, но аббат остановил ее: