Поцелуй смерти
Шрифт:
„Я говорила… и говорю. Но это мама. Она продолжает утверждать, что он попрежнему мне нравятся“
„Да,“ согласился он. „Дествительно, это она.“
Обед прошел как обычно. Клэр выбирала съедобные части из перца, а мать рассказывала, как она провела эту неделю. Волос Клэр выпал из-за плеч, и она поправила его. Она уже знала, что собирается сказать ее мать. И она знала, что папа не скажет ничего по этому поводу. (не точно)
Но он сказал: „Почему бы тебе не пригласить Шейна на обед?“
Это было как будто время остановилось. Вилка
„Дорогой, я уверена, что Шейн очень занят“, сказала мать, поправляя. „Правда, Клер?“
„Я бы хотел с ним поговорить,“ — сказал ее отец, и в даный момент не было никакого белого-и-пушистого-папочки. Он был больше, чем РОДИТЕЛЬ. „Поскорее“
„Э… — хорошо, я просмотрю если.. — Хорошо.“ Клэр отчаянно порезала кусок фаршированного перца и съела его. Она чуть не подавилась снова, но смогла остановится. „Эй, я говорю о поездке.“
„Какая Поездка?“
„В Даллас. С моим друзьям.“
„Посмотрим,"- сказал папа, что означало, нет, конечно. „Я должен поговорить с Шейном в первую очередь.
О, Боже, теперь они заключали сделку. Или шантажировали ее? Иногда трудно найти различие. Клэр пробормотала что, она попробует, или что-то в этом роде, с трудом проглотила другой кусок еды, которая стала совершенно безвкусной, и встала, чтобы помыть свою тарелку. — „Клэр!“ — ее мать крикнула ей вслед, поскольку она влетела в кухню. — „Ты ведь сегодня останешься вечером? Я надеялась, что мы могли бы провести время вместе!“
„Вы только что это сделали“, — пробормотала Клэр, сполоснув тарелку и поставив ее в посудомойку. Она повысила голос и крикнула в ответ: „Не могу, мам! Мне нужно учиться! Все мои книги в доме Глассов!“
„Ну, ты не пойдешь туда в темноте“, сказала мама. „Очевидно“.
„Я говорила Вам! У меня есть брошка(или булавка) от Амели! Они не тронут меня!“
Ее папа открыл дверь кухни. „А как на счет людей? Ты думаешь, маленькая булкавка защитит тебя от всего, что причинит тебе вред (боль)?“
„— Папа“
„Я беспокоюсь о тебе, Клэр. Ты берешь на себя риск, и я не знаю почему. Я не знаю почему, ты думаешь, что это нормально.“
Она прикусила губу. Было что-то в его голосе, своего рода утомленное разочарование, которое задело ее, и она чуть не заплакала. Она любила его, но он не имел ни малейшего представления о ее жизни.
„Я не сказала, что я пойду, пап,“ сказала она. „Конечно, я делаю ошибки, но не я глупая.“
Она достала свой сотовый телефон, набрал номер, и повернулась спиной к отцу. Когда Ева ответила с яркими, щебетанием, „Забери меня!“ сказала Клэр, „Можешь приехать за мной? В мой дом?“
„Клер“, — сказал отец.
Она повернулась, чтобы посмотреть на него. „Пап, мне действительно нужно учиться.“
„Я знаю,“ сказал он. „Я отвезу тебя домой.“ Он сказал это с маленькой смешной улыбкой, грустный и смирившийся. И этого не
Дом. Стеклянный дом.
„Это трудно для нас, отпускать тебя, " сказал он. „Ты знаешь это, да?“
Она знала. Колебясь секунду она сказала в трубку: „Не обращай внимания, Ева. Извини. Отец привезет меня.“
Потом она обнялась с отцом, и он обнял ее, крепко, и нежно поцеловал ее в лоб. „Я люблю тебя, милая“.
„Я знаю. Я тоже тебя люблю“.
„Но не настолько, чтобы есть больше фаршированного перца или играть в Дженгу [прим. переводчика: Настольная игра, известная в России как „падающая башня“] с твоими друзьями.“
„Больше никакого перца, но я полностью за Дженгу“, — сказала она. — „С играем?“
Он обнял ее сильнее. „Я получу игру.“
После трех игр в Дженгу, Клэр была усталой, счастливой, и немного грустной. Она видела, как смеялась мама, ее папа был счастлив, это было хорошо, но было что-что странное в этом. Она чувствовала себя гостем, будто она больше не вписывалась в обстановку как раньше. Они были ее семьей, но только внешне. Произошло слишком много событий, в которых они не участвовали.
— „Клэр“, — сказал ее отец, когда вез ее домой по темным улицам Морганвилля. На улице было тихо, лишь несколько автомобилей проехали мимо. Две из них были белыми полицейскими машинами. Как минимум у трех других автомобилей, мимо которых они проехали, были тонированные окна, слишком темные для людей, чтобы что-то разглядеть сквозь них. — „Мы с твоей мамой поговорили, и я не буду настаивать на том, чтобы ты жила вмеcте с нами. Ты можешь жить со своими друзьями, если хочешь.“
— „Правда?“ — она выпрямилась, и посмотрела на него. — „Ты уверен?“
— „Я не вижу, разницы. Тебе семнадцать, и ты более независима, чем я когда-либо был. У тебя есть работа и обязанности за пределами моего понимания. Это не имеет смысла для нас продолжать обращаться с тобой как с беззащитной маленькой девочкой“. — Он запнулся, но затем продолжил. — „И я говорю сейчас как худший папа в мире, не так ли?“
— „Нет“, — сказала она. — „Совсем нет. Ты говоришь…как понимающий отец.“
Он вздохнул. „Твоя мать считает, что если мы просто поставим больше ограничений на тебя, все будет возвращаться к нормальной жизни. Ты бы вернулась к бытию то же девочка знала. Но они не будут, и ты не будешь. Я знаю это.“
Он казался немного грустным, и она вспомнила, как она чувствовала себя в доме — неуместной, как будто она была гостем в их жизни. Она была сама по себе.
Это было такое странное чувство.
— Но по поводу Шейна —, - начал ее отец.
„Папа!“
„Я знаю, ты не хочешь это слышать, но я собираюсь сказать, это в любом случае. Я не говорю Шейн плохой парень-я уверен что нет, в сердце, но вы действительно должны думать о своем будущем. То, что вы хотите сделать со своей жизнью. Не слишком серьезно и слишком быстро. Ты понимаешь, о чем я говорю?“