Поцелуй возлюбленного
Шрифт:
– Какая заботливость и сколько всякого вздора! – Майкл взял ее за руку и потащил в кабинет Лина. – Расскажите мне, какое отношение имеет к этому лорд Джессап.
– Откуда вы знаете, что я лгу?
Он покачал головой.
– Вы в самом деле можете понять, что кто-то лжет?
– Да, и не просите меня научить вас, как надо лгать или как распознать, если кто-то лжет. Вашему брату герцогу это не понравится. Он привяжет меня к повозке и протащит по грязи.
– Я не собиралась просить вас об этом!
– Это еще одна ложь. – Майкл потер подбородок. – Я не
– Это может продолжаться вечность.
– Хочу надеяться на это, леди Оливия. Говорить правду гораздо легче, чем пестовать ложь. Через какое-то время трудно бывает отличить правду от выдумки.
– Откуда вы знаете?
– Опыт.
Ей хотелось узнать побольше о той жизни, которой он жил до их встречи, но он сейчас вел себя, как Дэвид. Отвечал на вопросы, которые задавал себе сам. Вопросы, на которые она не хотела отвечать.
– Я должна идти. – Она вошла в дверь, подняла свечу и принялась искать чернила. Майкл последовал за ней.
Когда чернильница оказалась у нее в руках, раздражение улеглось, и в голове затеплились другие мысли.
– Что вы здесь делаете, мистер Гаррет?
– Лорд Дэвид пока еще не нашел нового привратника, так что я совершаю внутренний обход помещений, чтобы удостовериться, что все в порядке. – Он говорил прямо как настоящий дворецкий. – Леди Оливия, вы можете задавать мне вопросы до самой зари. Я подожду и вернусь к тому, на который вы мне так и не ответили. В чем причина срочности, которая заставляет вас писать брату в Лондон?
Куда девался человек, с которым она вместе путешествовала? Тот человек был добр и лишь самую малость деспотичен.
– Это не ваше дело.
– Убедите меня в этом.
– Каким образом?
– Напишите письмо и покажите мне. Я сам отдам его курьеру, удостоверившись, что это единственное письмо, которое вы посылаете.
– Это смешно! Вы мне не отец, не брат и не опекун. Уходите!
Он не ответил и молча смотрел на нее до тех пор, пока она не начала успокаиваться. На ней был только ночной халат, и хотя он скрывал ее тело даже лучше, чем платье, она была без корсета. Его отсутствие рождало в ней ощущение того, что она одета неподобающим образом. Оливия почувствовала, что начинает краснеть, и подосадовала на это.
– Вы краснеете, потому что до вас только сейчас дошло, насколько эта встреча не соответствует приличиям?
– Вовсе нет. Просто здесь тепло.
– Расскажите, что вы собираетесь писать вашему брату.
Она состроила гримасу; взяла свечу и направилась к двери. Гаррет опередил ее и загородил выход. Оливия повернулась и пошла к двери, которая вела в библиотеку. Гаррет остался на месте. Хорошо. Будет знать, что с ней нельзя обращаться как с ребенком.
– Ваш брат готов терпеть, когда вы ведете себя как ребенок, но я не стану.
Оливия замедлила шаг, но не обернулась.
– Вы ведете себя как эгоистичная девчонка. На карту поставлена не только ваша безопасность. Имеется, по меньшей мере, сотня людей в замке
Она остановилась и, все еще не поворачиваясь к нему, поморщилась, ощутив в его словах правду.
– Хотя я убежден, что для вас больше нет физической опасности, я до сих пор ничего не знаю о людях, которые захватили вас. Ничего! Если кто-нибудь пострадает из-за того, что вы не хотите рассказать мне то, что вы знаете, вам придется жить с сознанием своей вины. Не говоря уж о моем разочаровании в вас.
– Простите, Гаррет. Простите. – Оливия чувствовала себя неуютно, даже скорее пребывала в смятении. Впрочем, никакие слова не могли описать, что она в этот момент чувствовала. – Вы правы. Нужно подумать и о других людях. А не только о защите моей репутации или о том, чтобы уберечь Джесса от гнева Лина. Я не смогу жить с чувством вины. Я до сих пор чувствую себя ужасно, вспоминая о том, как в ту ночь меня разыскивал Большой Сэм.
Скорее она испытывала стыд. Ей было стыдно, что она думала лишь о своем брате Джессе, а не о том, что в опасности могут оказаться другие.
– Пожалуйста, позвольте мне объяснить. – Она поставила свечу и чернильницу на стол, подошла к очагу и остановилась, чтобы ощутить его убывающее тепло.
Она способна прислушиваться к голосу рассудка. Удивительно. Майкл попробовал сосчитать. Второй или третий раз она прислушалась к тому, что он говорил.
– Вам холодно?
– О, я вечно мерзну. – Она махнула рукой. – Но не надо больше подбрасывать дров.
Это заводило раскаяние слишком далеко. Майкл расколол заготовленные уголья и добавил немного дров. Пламя набросилось на новую пищу, из очага пахнуло теплом. Оливия сидела в кресле, запахнув халат и придерживая его под горлом.
– Я подслушала один весьма важный разговор, когда меня похитили. – Выражение лица у нее было серьезным, она словно предпринимала особые усилия для того, чтобы изгладить свою прежнюю беспечность. – Это даже не разговор в прямом смысле слова, а короткий обмен репликами.
Майкл внимательно выслушал фразу одного из похитителей и ее догадку на этот счет. Он вслушивался не только в слова.
– «Ее брат поднесет нам землю на серебряном блюдечке».
Майкл вслушивался в то, каким тоном она это произносила, как реагировало на это все ее тело. Говорила ли она правду? Или же она еще более талантливая актриса, чем пекарь.
– У вас четыре брата. Почему вы думаете, что похитители говорили о лорде Джессапе?
– Потому что он единственный из братьев, кто постоянно попадает в беду.
– А как вы охарактеризуете Гейбриела во Франции? Я бы и его жизнь назвал бедой.
– Не совсем. По крайней мере, это не то, что я имею в виду. Гейбриел находился там для того, чтобы изучать науки, и был застигнут войной, которая принесла несчастливые последствия.
– Я притворюсь, что вижу различия, потому что знаю Гейбриела и не замечаю в его жизни ничего такого, что привело бы его к такому ужасному действию, как похищение.