Почему я?
Шрифт:
– Что он делает? – напрягся Андрей.
Маршрутка, явно не вписавшись в поворот, на приличной скорости пересекла сплошную, выскочила на встречку и летела теперь прямо в лоб Андрюхиной фуре. Андрей резко дал по тормозам, одновременно нажал на басовитый клаксон. Фура на скользкой дороге при резком торможении ведет себя непредсказуемо, вот и сейчас, взвизгнув тормозами, гася скорость, она начала складываться. Прицеп стал догонять тягач, перегораживая дорогу полностью. Водитель маршрутки вышел из заноса, но еще не поймал свою полосу, затормозить уже не успеет, и, скорей всего, войдет по самую задницу в перегородивший дорогу прицеп. Андрей, конечно, не пострадает, но погибнут пассажиры переполненной маршрутки. Надо спасать ситуацию.
Андрей убирает ногу с тормоза, выкручивает баранку, выжимая сцепление, переключает пониженную и вжимает педаль газа в пол. Тяжелая фура, набирая обороты, прокручивая колеса, нехотя уходит из бокового юза, срывается с места, освобождая дорогу маршрутке, которая в последний момент успевает проскочить. Водитель и пассажиры облегченно вздыхают, но груженую фуру уже не остановить, она, набрав скорость, на полном ходу улетает с шоссе в кювет, переворачиваясь в глубоком придорожном овраге. Металлическая кабина мнется как картон, душа, зажимая и переламывая как спичку Андрея, тело которого потом будут в течение долгих часов, при помощи автогена доставать эмчеэсовцы.
Ну что же, Андрей, добро пожаловать на борт.
Наша бригада потихоньку росла и ширилась. Каждого нового члена мы все вместе встречали в палате для новорожденных, но выбор, кто он, этот следующий, лежал только на мне.
Вечером мы собирались на посиделки за чаем с пирожными у меня в комнате. Мой холодильник продолжал не переставая, каждый раз несказанно удивляя и радуя меня, творить чудеса кулинарного и поварского искусства – свежие деликатесы в его недрах не иссякали. Откуда все бралось одному Богу известно. Мы садились в кружок, рассказывали о себе, вспоминая свое прошлое, пытались выяснить, не было ли у нас общих знакомых, а вдруг наши дороги пересекались тогда, в далеком теперь уже, двадцать первом веке.
Для меня было крайне удивительно, что ребята, попавшие к нам, спокойно воспринимали действительность, никто не истерил, не рыдал, не возмущался по поводу несправедливости своей доли, не клял судьбу-индейку, то есть психика у всех кандидатов была устойчивой. По тому, как ребята усваивали все происходящее, насколько быстро они адаптировались, я, поразмышляв и все сопоставив, понял, что они совсем не зря были выбраны Отцом из семи с половиной миллиардов проживающих в то время на планете Земля людей. Они были особенные. И дело не только в психологии, было еще что-то такое, неуловимое в чертах их характера, в их человеческой натуре, в сути, заложенной в них при рождении, чему я пока еще не нашел обозначения.
Ни одни посиделки не обходились без Дашки, надо ли говорить, что она стала не только членом команды, но и всеобщей любимицей. Конечно, «девушка» она была строгих правил, поэтому панибратства не позволяла, но собирать ласку, гладить себя разрешала всем без исключения. Когда мы собирались, Дашка ложилась, так чтобы видеть и слышать всех. Лежа в своей излюбленной позе на животе, вытянув и грациозно скрестив передние лапы, старалась быть в центре внимания, казалось, что она, хитро кося глаз, навострив свои купированные, мохнатые уши, внимательно выслушивает каждого, прекрасно понимая, о чем идет речь, составляет свое собственное мнение обо всем сказанном. Я слышал, что среднеазиатских овчарок часто содержали на довольствии в церквях, говорят, они влет распознают плохого человека, или если человек пришел в храм с дурными намерениями в голове и «пряча камень за пазухой», то ни за что такого не пустят на молебен вместе с остальными прихожанами.
Пока ребята трепались между собой, я, отхлебывая кофе из моей любимой большой кружки, намеренно отстраненно наблюдал за их неторопливой беседой, переводя взгляд с одного на другого, про себя с удовлетворением отметил: «Да, пожалуй, я ни в ком не ошибся, выбор сделал правильный. У нас складывается коллектив».
До конца оговоренного Геллой срока и нашей отправкой на Грелиосс – так называлась планета, где мы должны были выполнить свою миссию, оставалось два дня и две вакансии в нашем экипаже.
Наступает вечер. Скоро ребята разойдутся по своим комнатам, улягутся спать, впитывая в себя во сне информацию о планете, куда мы направляемся, о людях, ее населяющих, их язык, тамошний уклад жизни, устройство их общества и многое, многое другое, что нам непременно пригодится во время пребывания на чужой и, наверное, враждебной планете. Одновременно с потоком всевозможных знаний, загружаемых в наши головы во сне, наши тела и мышцы тоже получают свою порцию тайных знаний и тяжелых нагрузок, закаляясь, приобретая небывалую силу, эластичность и гибкость. Мы уже сейчас, вставая по утрам, чувствуем, как все тело, откликаясь на любое наше движение, слегка побаливает.
Все это очень сильно напоминает ситуацию, когда в пустые контейнеры опытный докер вдумчиво, до отказа, под завязку, не оставляя ни одного свободного, не задействованного сантиметра, набивает всевозможным грузом. Загрузка в наши тела будет продолжаться весь полет, пока мы будем находиться в анабиозе. Как сказала Гелла, что мы могли и бодрствовать, но тогда нам не хватит время, чтобы как губка впитать так нужные нам знания. Связь она поддерживает только со мной, по вечерам, когда остаюсь один. Она ненадолго заходит ко мне поинтересоваться, все ли у нас в порядке, возможно, мы в чем-нибудь нуждаемся.
Очень забавно наблюдать за ней, когда она переступает порог моей комнаты. Хотя, как правило, ее красивое каменное, без тени эмоций лицо ничего не выражает, но если взглянуть повнимательней и попристальней, то в глубине ее серых глаз можно видеть далеко запрятанное любопытство. Ведь она может воочию наблюдать, как жили древние люди, их быт, их личные вещи. Под словами «древний человек», я подразумеваю себя любимого.
Как-то я попал в этнографический музей под открытым небом, там были собраны деревянные постройки, которым уже лет под триста, бревна, из которых они были построены, подверженные постоянному атмосферному воздействию, овеваемые ветрами, сжигаемые ярким солнцем, высохли и задубели, казалось, они стали прочнее стали – извините уж за каламбур. Так вот, в этих самых постройках находились бережно сохраненные личные вещи, которые когда-то принадлежали их обитателям и были неотъемлемой частью их жития-бытия.
Я вот с таким же любопытством, как Гелла, переходя из дома в дом, принюхиваясь к необычному запаху, слегка дотрагиваясь рукой до старых вещей с налетом пыли давно ушедших эпох, думал, как это мило, но как тоскливо и ни хрена не прикольно, и вообще, ни за какие коврижки, несмотря даже на свежий чистый воздух и охренительно экологически чистую пищу, не захотел бы жить в то время – вот так без света, без газа, горячей воды, ванны, телека, компа, холодильника и без всех прочих благ цивилизации. Без всего того, без чего мы себе не могли представить жизнь в своем двадцать первом веке.