Почему я?
Шрифт:
– А тебя вообще как звать-то? – поинтересовалась Аня.
Ну и где тот уважительный тон, с которым она обращалась ко мне еще полчаса назад?
– Олегом меня звать, но для тебя – товарищ командир, – попытался я хоть как-то сохранить свой стату-кво. И вообще…
Вот что, девушка, ступай к себе, а у меня еще дел по самое не балуйся, – обратился я к Ане строгим командирским голосом.
– А какие у тебя дела?
– Я же тебе говорил, что нужно отобрать еще шесть человек.
– А можно повыбирать с тобой, а то чего я одна буду сидеть?
Ну пожалуйста!
Я посмотрел на ее умиленно скорченную, якобы смиренную рожицу, ну как тут откажешь! Опять тяжело вздохнул и согласился:
– Ладно, давай выбирать вместе, только накинь на себя что-нибудь поприличней.
Она картинно вскочила, вытянулась в струнку, отдала честь и, давясь от смеха, громогласно произнесла:
– Слушаюсь, товарищ командир! – Ее пухлые груди при этом качнулись из стороны в сторону, словно тоже отсалютовали, заставив меня сжать зубы.
Я с тоской проводил длинные стройные ноги, уносящие сквозь стену загорелую спину, аппетитнейшие полушария попки, разделенные тонкой полоской трусиков-стрингов, ну и всего остального, что прилагается к этому. Еще раз вздохнул и, как побитая собака, поплелся в свою конуру.
Первое, что я сделал, заварил себе чай с мятой, говорят, успокаивает, лучше бы, конечно, брому, но где его взять, разве что у Геллы попросить. Представляю, как это будет выглядеть: «Уважаемая Гелла, не найдется ли у вас чего-нибудь этакого, а то стояк вконец замучил».
Я опять уселся за компьютер. На мониторе осталось восемнадцать иконок – и только десять человек, которых я смогу выбрать. Сейчас я допью чай, успокоюсь, соберусь, а то эта красавица мне совсем мозги набекрень сдвинула, и от начала до конца просмотрю всех и только после этого кому-то отдам предпочтение. «И, дорогой Олежек, постарайся в следующий раз думать все-таки головой», – назидательно произнес мой внутренней голос. «О, давно тебя не было слышно. А я чем по-твоему думал?» – зло парировал я. «Ну во всяком случае не той головой, что на плечах», – съязвил внутренний голос и быстренько удалился, не дав мне возможность оправдаться. Сука!
Стена раздвинулась, и на пороге появилась Аня, заставив меня захлебнуться горячим чаем и закашляться до слез – эта зараза решила меня добить окончательно! Конечно, она оделась, но выглядела еще круче и еще более сексуально, привлекательнее, чем без одежды. Не знаю, как ей это удалось, но это так. Во-первых, за такой короткий промежуток времени, что она отсутствовала, Аня успела нанести на лицо макияж, свои густые каштановые волосы зачесала назад, собрав их в тугой «конский хвост», напялила короткий белый топик с условным названием «маечка», совсем не закрывавший ее округлый живот с серьгой в пупке. Конечно, маечка прикрывала грудь, но Анечка, дрянь этакая, по какой-то непонятной для меня причине совсем забыла надеть бюстгальтер, наверное, торопилась очень, поэтому тонкая полупрозрачная ткань, плотно обхватывающая ее грудь и еле сдерживающаяся под таким мощным напором, очерчивая весь рельеф, давала прекрасную возможность рассмотреть все, вплоть до коричневых сосков и небольшой родинки на правой груди. На маечке не на нашем языке, черными, крупными буквами было броско выведено «HOOTERS» – есть такой ресторанчик в Америке, где официанток подбирают с исключительно выдающимися вперед достоинствами, я уверен, что Аня заняла бы в этом ресторанчике должность топ-менеджера, никак не меньше. К ее общему облику надо добавить поношенные коротенькие джинсовые шортики, прохудившиеся в разных местах и сидевшие на ее заднице так, как будто она в них родилась, синие босоножки на высоком каблуке удлиняли и без того длинные ноги. Надо ли говорить, что все это делало ее еще более неотразимой и чертовски, до неприличия сексуальной.
Видя, что я продолжаю кашлять, она деловито подошла и от всей души постучала мне по спине.
– У тебя совесть есть? Ты смерти моей хочешь? – осведомился я, прокашлявшись и продышавшись.
– А что такое? – невинно поинтересовалась она.
– Что такое? – возмутился я. – Ты посмотри на себя! Я же сказал: «Оденься».
– Я оделась, как вы и приказали, товарищ командир, – в ее голосе отчетливо звучали издевательские нотки. – А что не так-то, Олежек? – притворно спросила она, оглядывая себя со всех сторон.
– Ты, наверное, не услышала слово «прилично», шедшее сразу за словом «оденься», или вообще никогда этого слова не слышала? Разоделась как… – я не стал продолжать. Она в упор посмотрела на меня, в глазах вовсю резвились бесенята.
– Ну, и как кто я разоделась?
Я молчал.
– Во-первых, дорогой товарищ командир, мне так удобно, а во-вторых, тебе же все равно, ты же из этих.
– Из каких из этих?
– Ну из этих, из гламурненьких, – она подняла руки вверх и показала в воздухе кавычки, естественно, маечка тоже поползла вверх, оголив грудь, заставив меня в очередной раз пустить слюну.
– С чего ты взяла?
– Ну как же, ты сам говорил, что тебя женщины не интересует.
У меня появилось острое желание отправить ее обратно в прошлое. Жалко, Гелла не объяснила, как это делается.
– Я не сказал тебе, что меня женщины не ин-те-ре-су-ют, – произнес я зло по слогам. – Я сказал, что ты меня не интересуешь.
– Да?.. Ну извини, значит, я тебя неправильно поняла, хотя для меня это одно и тоже, – ехидно сказала она, усаживаясь в кресло и гипнотизируя своими карими игривыми очами.
– Ладно, не обижайся, хорош кипятиться, проехали. Мир, ок?
Действительно, чего на нее обижаться – сам выбрал это диво дивное, никто пистолет у виска не держал. Хотя, я так чувствую, нахлебаюсь я с ней по полной.
– Ок. Мир.
– Супер! – улыбнулась она. – У тебя, кстати, ничего нету выпить? А то у меня была бутылочка «Шеридана» в серванте, куда-то делась.
А вот это уже интересно. Каждый путешественник во времени, преодолевая пространственно-временной континуум, непременно желает набубениться. Интересно, как сей удивительный факт прокомментировал бы великий ученый-теоретик, физик господин Эйнштейн, и как это вообще вписывается в его теорию относительности?
– Выпить у меня тоже ничего нет. Пусто. Я так понимаю, у них здесь в будущем сухой закон. Так что, не обессудь. Могу предложить кофе, чаю или свежевыжатых соков на выбор.
– А что ты пьешь?
– Чай… с мятой.
– С мятой? Как интересно… – сказала она, задумчиво накручивая волосы на палец. – Я слышала, мята успокаивает. Ты что, сильно возбудился?
В ее глазах уже не бесенята плясали, а целая свора чертей, вовсю отжигая, отплясывала канкан. Пожалуй, она решила отыграться по полной за то, что я напугал ее Страшным судом. Я скрипнул зубами и, подняв глаза к небу, в немой мольбе застонал: «Господи, дай мне силы не придушить эту язву!»
– Все-все. Молчу! – Она вскинула руки вверх, как будто сдавалась, проклятая маечка с легкостью поднялась вслед за загорелыми руками своей сволочной хозяйки. – Больше не буду, Олежек, честное слово. Согласна на апельсиновый сок.
Я открыл холодильник, плеснул этой ехидне ледяного апельсинового сока в стакан в тайной надежде, что она застудит свое горло и помолчит хоть немного, будучи не в состоянии больше язвить и издеваться надо мной. Протянул ей стакан – так люди подают яд своей жертве.