Почти что сломанная жизнь
Шрифт:
Первоначальные вопросы по установлению личности дают мне время успокоиться и обдумать то, что мне надо рассказать полиции.
– Расскажите мне об Оскаре, - начинает детектив Харрис.
– Я только что узнал, что все это началось, когда он был семнадцатилетним подростком.
А теперь об этом узнает весь остальной мир.
Глава 29
Я
– Детка.
– Я сразу понимаю, что это Доминик. Его рука накрывает мою и мягко сжимает ее. Я чувствую его тепло, слегка влажные губы, нежно касающиеся тыльной стороны моей ладони мягким поцелуем.
– Ты меня слышишь?
– спрашивает он, снова целуя мою руку.
– Угу, - это единственное, что я могу из себя выдавить. Горло пересохло и такое ощущение, что его затерли наждачкой. Глотать больно.
– Я здесь, моя красавица Эйлин. Я рядом.
Мои глаза снова распахиваются и медленно привыкают к яркости комнаты. Она маленькая и стерильная, с пустыми белыми стенами и большим окном, выходящим на стоянку. Стекло затонировано, но солнце на улице такое яркое, весело светит, освещая всех своими великолепными лучами.
Я смотрю вокруг и вижу карие глаза Доминика, изучающие меня с волнением и любовью.
– Как ты себя чувствуешь?
– спрашивает он мягким, спокойным тоном, убирая волосы мне с лица.
Я снова сглатываю и жду, пока мой рот не наполняется снова влагой, прежде чем начинаю говорить:
– Со мной все хорошо, - голос слабый, с хрипотцой, но, по крайней мере, я разговариваю.
– Что случилось?
– спрашиваю я, хрипло.
– Мы были у моих родителей, помнишь?
– начинает Доминик, наливая воды в чашку и давая ее мне.
Это все, что он сказал, и все тут же всплывает в памяти.
Мое тело цепенеет и трясется, когда я вспоминаю, как услышала его, говорящего по телефону.
Я задыхаюсь, частота моего пульса кажется нездоровой, даже для меня. Надо мной паническая атака, которая вот-вот потянет меня вниз. Доминик забирает у меня чашку, чтобы вода не разлилась. Он подносит ее к моим пересохшим губам, и я жадно пью.
– Один, два, три, четыре, вдохни через нос.
Я смотрю на Доминика и позволяю его глубокому баритону успокоить меня.
Вдыхаю через нос и закрываю глаза.
– Пять, шесть, семь, восемь, девять, выдохни через рот.
Я открываю глаза и дотягиваюсь своей свободной рукой до Доминика, не отпуская его. С того момента, как мы встретились, он мой настоящий якорь. Он все время невероятно поддерживал меня и никогда не позволял оступиться.
Сейчас ничего не изменилось.
– Какой сегодня день?
– говорю я, пытаясь уяснить, как давно я здесь нахожусь.
– Сегодня вторник. Ты здесь с воскресенья. Доктора сказали, что ты была в шоке, и твой мозг просто отключился, чтобы защитить тебя.
Я отпускаю его и руками растираю лицо.
– Что случилось с твоим братом?
– спрашиваю я. Вдруг я замечаю гипс на руке Доминика и осматриваю всего его.
– Что с твоей рукой?
– плачу, боясь, что он поранился из-за меня.
– Я избил Оскара - вот что случилось с моей рукой. И он больше мне не брат. На самом деле, я разорвал всяческие отношения со всеми ними. Я никогда туда не вернусь. Они мне больше не семья. Ты моя семья.
– Доминик встает и начинает расхаживать туда-сюда по всей комнате. С каждым шагом он становится все злее.
– Что случилось?
– осторожно спрашиваю я, не желая еще больше раздражать его. Я знаю, он не навредит мне; он никогда не причинит мне боль. Но могу сказать, что этот разговор будет для него не из легких. Он перестает ходить и делает глубокий вдох.
– Ладно. Во-первых, Оскара арестовали за нападение на тебя и изнасилование.
Я глубоко вдыхаю и чувствую, как колотится сердце в груди.
– Отпечаток укуса на твоем плече - вот что указало на него.
Я гляжу на плечо, где остался отпечаток зубов, но, конечно, сейчас на мне больничная рубашка, которая все прикрывает, и мне ничего не видно.
– Я не понимаю. Каким образом?
Доминик подходит ко мне, присаживается на маленькую больничную койку и берет меня за руку.
– Когда тебя обнаружили и позвонили в 911, помимо остальных улик, полиция сняла отпечатки укусов. Дело было приостановлено, но улики сохранены.
– Хорошо, - мне становится ясен смысл слов Доминика.
– Когда ты потеряла сознание, по реакции твоего организма, я понял, что в этом был замешан Оскар. Дорис позаботилась о тебе, а я разбирался с Оскаром, пока он не превратился в пустое место, каким и является.
Он назвал свою маму Дорис, а не мама. Я терпеливо жду, пока он продолжает вспоминать случившееся.
– Дорис и Джон спросили меня, что случилось, и я рассказал им.
– Ладно, но я не понимаю, почему ты теперь больше не разговариваешь с родителями.
– Эйлин, - качая головой, шепчет он.
– Серьезно, это очень хреново. Точнее даже больше, чем просто хреново, это совсем неправильно.
Из-за того, что он выглядит таким напряженным, я начинаю волноваться, потому что действительно не знаю, что, черт возьми, происходит.
– Просто расскажи мне, - говорю я, дотрагиваясь до его лица, и легонько провожу ладонью по щеке.
– Твои прикосновения все делают намного лучше.
– Он наклоняется ко мне и нежно-нежно целует в лоб.
От него исходит слабый рокот, и я жажду его тепла, той силы, которую ощущаю, когда Доминик держит меня в своих руках. Мне просто хочется находиться в его безопасных, защищающих объятиях и никогда не покидать их.
Делая глубокий вдох, он закрывает глаза. Когда снова открывает, то выглядит таким печальным.