Почти цивилизованный Восток
Шрифт:
– Тоже рассказывай.
Бартон замялся. Боится? Нет, не отеля. А… чего?
– Я заплачу, - Эдди сунул руку в карман и достал пару золотых монет. – И еще сверху. Сотню. За честный рассказ.
Деньги лежали на ладони.
И…
Нет, не то. Не правильно. Деньги – это хорошо и нужно, иначе бы не унижался бывший вояка в подсобных рабочих. Но одних денег мало.
– Я обещал ей, что найду убийцу.
– Кому?
– Девочке. И это не отель. Это человек. Это весьма конкретный человек. Он встретил девочку. Привел
– За помощь не платят.
– За информацию – вполне. А мне она нужна. Я в этих краях чужой.
– Заметно, - улыбался Бартон жутко, лицо его перекашивало на одну сторону, губа задиралась и становились видны редкие желтые зубы. – Видал я ваших…
И убивал наверняка.
И его тоже встречали не с цветами. Граница. Всякое случается. Что ж теперь.
– Поможешь?
– Слово охотника?
– Я не охотник.
– Да ну? А по виду не скажешь. Кто?
– Шаман.
– Надо же ж… - Бартон прищурил единственный глаз. – Тогда да… тогда, может, и получится… но слово дай. Саттервуд меня все одно уволит.
– За что?
– Ни за что. Так, на всякий случай. Еще та гнида, - Бартон сплюнул под ноги. – Не верь ему. Он, пока выгоду чует, крутится, вертится, наизнанку вывернется. А как случай выпадет, то и…
– А ты давно тут? При отеле?
– Да прилично уже… четвертый год как.
– Жаль.
– Что?
– Хозяйку прежнюю не застал.
– Я – нет, а вот супружница моя, та, почитай, с малых лет тут. Сюда же ж не так просто попасть. Раньше особенно. С улицы никого не брали, только если по рекомендациям. Так она и хозяйку, и прочих… начинала судомойкой, а ныне вон, кухарит. Ты не подумай, я не то, чтоб нуждался сильно, нет. Скорее уж тяжко без дела. Да и деньги, они да, лишними не будут… дочки вон, помогать надо. И внучки… скоро совсем вырастут, а там и замуж, и приданое.
– Понимаю.
– Навряд ли. Но если тебе узнать чего, то с хозяйкою моею надо бы. Только не здесь. Я адресок скажу.
– Не боишься?
– Чего?
– Я ж не человек.
– Тю… сказал… тут бывает, что и человек – не человек, чего ж теперь, всех бояться… а дверь эта… Саттервуд-то вниз не особо заглядывать любит. Да и прочие. Тут же ж как? Оно кажется, что обслуга, она обслуга и есть. Ан нет. Те, что при господах состоят, не больно-то нижних жалуют. Дескать, мы тут все, если не дерьмо, то близко. Нет, есть и не такие, но мало. Норма вот была…
Он тяжко вздохнул.
– Норма-то частенько девчонку приводила. Тишком. Так-то это запрещено. Ежели бы прознал кто, мигом бы на дверь указали. И без рекомендаций оставили. Саттервуд…
– Говнюк?
– Точно. Еще тот. Так вот, она приводила и на кухню стало быть. А уж моя-то приглядывала за малышкой. Та тихая была, никому-то не мешалась. Сядет в уголочке и сидит. И помогать помогает. По-малости, конечно, но вот фасоль или горох перебрать, полущить, когда привезут свежий. Крупы просеять, муку… да и мало ли на кухне работы? Вот она-то и трудилась.
– А в тот день?
– В тот… моя хозяйка занемогла. С нею редко такое случалось, а тут прямо… вот на работу еще пришла, как обычно. А после вдруг скрутило живот и так, что прямо спасу нет. Её домой и отправили.
– Саттервуд?
– Кто ж его будет по таким пустякам отвлекать? – искренне удивился Бартон. – Киргстон. Он над кухней стоит. Еще наорал, что она больная пошла. Мол, еще постояльцев заразит. И штрафу положил. Она-то денек всего маялась, а не заплатили за неделю.
Несправедливо.
– Вот… я провожать пошел. Уж больно дурно ей было, побоялся, что сама не дойдет. А как вернулся, тут Норма. Мол, где малышка? А я-то что? Я её на кухне оставимши был. В уголочке… признаюсь, позабыл грешным делом. Тут моей плохо, Киргстон кричит, разоряется, и что больная пришла, и что теперь обеды готовить некому. А еще аккурат день такой был, когда мясо привозят. Это же ж целая телега с тушами, которые принимать надо, спускать, разделывать, вешать, какие не сразу.
Он до сих пор чувствовал себя виноватым. За то, что забыл. За то, что не уследил.
– Потом уж мне Сюзи, это тоже повариха, сказала, что Киргстон зело лютовал. На кухню раз сунулся, другой… беспокоился, как оно, сумеют ли без моей с обедом управиться, ну они и испугались, что Тильду увидит. Этот… тоже говнюк. Мигом бы донес Саттервуду. Девочку и убрали подальше.
– В подвал?
Бартон кивнул.
– Недалече, там, где окорока и все такое. Огарков ей оставили свечных. И велели прятаться, ежели кто идет. Она и сидела. Сидела, сидела, а потом пропала.
– И ты полез искать?
– А как иначе-то?
Удивление искреннее. И вправду, как иначе, если ребенок пропал. А ведь… ведь иначе выходит. Не девочка выходила в отель. Лестница одна. И в обеденное время на ней должно быть людно. Кто-то спускается на кухню, кто-то поднимается. Несут еду в ресторан, а оттуда – грязную посуду. Незаметно не выбраться. Да и если малышка привыкла сидеть внизу, то не стала бы рисковать работой матери.
Тогда…
Тогда выходит, что кто-то должен был спуститься?
Из благородных? На кухню?
Еще одно сомнительное предположение. Он тоже, как ни странно, не остался бы незамеченным. И вспомнили бы. И указали.
Тогда…
Девочка ошиблась?
Сомнительно.
Леди Элеонора? Вряд ли ошибка. Скорее уж она приукрасила рассказ. Или сама не знала правды? Девочка могла и соврать, что была наверху. Нарочно? Или… сама не помнила? Она, если подумать, и духом уже почти не была, переменившись. Что там осталось от разума? Памяти?
Не суть важно.
Если по той лестнице никто не проходил, стало быть, проходили по другой.