Почти цивилизованный Восток
Шрифт:
– Понимаешь, дорогая, - сказал он тогда. – К сожалению, жизнь весьма сложна и местами очень неприятна.
Уже тогда, кажется, Эва поняла, что ничего-то не выйдет.
– И да, многим людям приходится… непросто.
– Настолько непросто, что они продают родных?!
– Не спеши судить. Но согласен, это весьма позорная практика. И незаконная ко всему. Что до тех девушек, увы, каждый год множество несчастных оказывается в подобной ситуации. Но мы ничем не можем помочь. Точнее мы помогаем, чем можем.
–
– Твоя матушка входит в Попечительский комитет, который присматривает за приютами. В том числе и домами, куда принимают падших женщин, - отец слегка поморщился, было видно, что эта тема не слишком ему нравится. – В другом случае я не стал бы говорить с тобой о подобном, все же тема не для юных леди. Но раз уж обстоятельства сложились подобным образом.
Сложились.
И разложились.
– Мы… мы ведь можем их выкупить?
– Можем. В теории. Если ты знаешь, кому их продали. И если они захотят быть выкупленными.
– А…
– А возможно, что и не захотят. Понимаешь, дорогая… для некоторых особ данный путь не падение, но скорее наоборот, шанс подняться, вырваться из нищеты.
– Поэтому вы ничего не будете делать.
– Что именно мы должны сделать? – отец всегда был спокоен, но сейчас это раздражало как-то особенно. – Запретить публичные дома?
– Хотя бы!
– Они не исчезнут, дорогая. Они спрячутся. И будут существовать. Только уже вне присмотра полиции. И Комитета по здравоохранению. А стало быть, вовсе вне каких бы то ни было рамок.
Как будто они там есть.
– Аукционы…
– Незаконны, но проводятся.
– И люди, которые в них участвуют, они же… они же знают, что это незаконно!
– Конечно.
– Но все равно…
Вздох. И печальный взгляд.
– Ты еще очень молода, Эва. И многого не понимаешь. Хотя, может, и к лучшему… иногда нужно посмотреть на вещи непредвзято.
Взгляд отца сложно выдержать. У некромантов вообще взгляд тяжелый.
– Если кто-то узнает о том, что некий человек участвовал в подобном мероприятии, то репутация этого человека будет безнадежно испорчена. А если будут получены доказательства причастности к… незаконным делам, то состоится и суд.
– Только не узнают, - горько сказала Эва. – Они ведь маски используют. Прячутся. А доказательства…
– Идем, - отец поднялся. – Твоя матушка, конечно, будет против…
– Я ничего не скажу.
Он кивнул.
– Мне кажется, тебя слишком сильно опекали. И ничего хорошего из этого не вышло. Ты вернулась домой и цела. Это само по себе чудо. И не надо… пытаться спасти всех. Не получится.
Эва промолчала, хотя на языке вертелось, что можно ведь попробовать. Пусть и не всех, но хотя бы кого-то…
Спускаться пришлось в подвал, где отец устроил лаборатории, к которым обычно Эве и приближаться-то нельзя было.
А тут…
Она не удержалась, потрогала тяжелую дверь, на которой расползались узоры заклятий.
И…
И сколько раз она подбиралась сюда. На цыпочках. Еще спорила с Тори, доказывая, что вовсе там нет сотни железных скелетов и еще трех мертвецов. И…
Лестница.
Обыкновенная.
Газовые рожки. И белый свет, который заставляет глаза слезится. Запахи… странные, но не сказать, чтобы неприятные.
Дверь приоткрытая.
– Дальше, - отец не позволяет заглянуть. – В обморок…
– Не упаду, - пообещала Эва. А потом подумала, что как-то она поспешила с обещанием. А вдруг за той дверью что-то по-настоящему чудовищное? Например, стоглавый змей с собачьим телом? Или что там Тори еще придумывала?
…мысль о Тори она поспешно отогнала.
Правда, за дверью змея не нашлось, и других чудовищ тоже. Комната оказалась до того обыкновенной, что Эва даже ощутила некоторое разочарование. Белые стены. Пол каменный. Все те же газовые рожки. Столы… столы, прикрытые простынями.
Холод.
– Вот, - отец убрал простыню. – Подойди.
Кэти?
Эва сразу её узнала. И удивилась. И ужаснулась, потому что поняла, что Кэти… что живой человек не будет вот так лежать. И… и она ведь была здорова…
– Эту женщину убили, - спокойно сказал отец. – Как и еще двоих. Вернее, убили куда большее количество человек, но остальные сгорели.
– С-сгорели? – Эва смотрела на лицо той, которая… которую нужно было бы ненавидеть, но почему-то не получалось. Категорически. – К-как?
– Вместе с домом. К сожалению, я даже не скажу, сколько там умерло, - отец поморщился. – Фон уж больно нестабильный. И дом непростой. Но не менее семи человек. Кроме тех, кто лежит здесь.
– Но… но почему?
– Скорее всего потому, - он прикрыл лицо Кэти простыней. – Что кто-то очень не хотел, чтобы мы что-то узнали. Эта женщина владела информацией, может, не слишком важной, но… её убрали.
– А… меня? – Эва прикрыла горло ладонью.
– И тебя могут. Боюсь, что даже я не способен защитить от всего. Никто не способен. Поэтому… я сказал это своему сыну. И скажу тебе. Забудь.
– Просто…
– Просто забудь.
Как будто это и вправду просто. Как будто, чтобы забыть, достаточно лишь желания.
– Я не хочу тебя потерять, - отец взял и обнял Эву. А он никогда-то раньше не обнимал и вообще… вообще иногда ей казалось, что ему совершенно все равно, есть ли Эва, нет ли её. А выходит, что не все равно.
– Но… - она сперва стояла, боясь дышать, но потом все-таки осмелела. – Если она здесь, то ты… вы…
– Нас кое о чем попросили.
– О чем?
– Любопытство сгубило кошку.