Почти цивилизованный Восток
Шрифт:
– Ей?!
– Кэти!
Кэти пробормотала что-то неразборчивое.
– Хорошая девочка. Жаль, не повезло… такая красавица была. – Женщина указала на дверь. – Иди.
– Но…
– Дорогу покажут. Альфредо!
Альфредо оказался одним из тех мрачных типов, которые втащили ящик с Эвой. Огромный какой! И кулаки… у старого Джонни похожие. Он еще на спор тыквы бил. Кулаком как ударит, тыква и раскалывалась. Всем было весело.
И Эве тоже.
Пока маменька не узнала.
Приличная
– Покажи девоньке, куда идти. А ты ведь умненькая… умнее, чем иные. Вона, не требуешь отпустить…
Будто это поможет, если Эва чего-то там потребует.
– И бегать смысла нет. Догонят. Хуже будет.
Куда уж хуже.
Но Эва сдержалась.
Она шла, стараясь помнить и об осанке, и о том, что леди – это леди, невзирая на обстоятельства. И… и вообще, не упасть бы. Слабость то и дело накатывала. Один раз ей вовсе пришлось остановиться. И Альфредо повернулся, уставился выпуклыми полупрозрачными глазами.
– Просто… п-плохо, – заикаясь, сказала Эва. – Сейчас п-пройдет.
Альфредо кивнул.
А потом вдруг подхватил Эву на руки. И она замерла от ужаса. Но нет. Альфредо, также не произнося ни звука, продолжил путь.
Куда ее…
Что с ней вообще будет? И неужели никто-никто не поможет? Не придет, не…
Ее молча уронили в глубокое кресло. А во втором уже сидела та женщина с механической рукой. Правда, сейчас руку скрывала перчатка, но Эва ведь знала. И не могла заставить себя отвести взгляд.
– Пей, – велела женщина, когда перед Эвой поставили высокую чашу с бульоном. – Тебе нужны будут силы. Не спеши. Глоток. Потом ждешь. Если не чувствуешь спазмов, делаешь следующий. Ясно?
– Д-да.
– И не трясись. Будешь послушной девочкой, ничего с тобой не случится.
Как будто с ней уже не случилось. Но Эва вновь кивнула. Она будет. И постарается. И… и дрожащими руками она подняла чашу и сделала глоток. Бульон был теплым, наваристым и жирным настолько, что Эва едва удержалась, чтобы не выплюнуть.
Нет уж.
Женщина, кем бы она ни была, права. Эве понадобятся силы. А значит, она должна выпить. В конце концов, те отвары, которые варила маменька, надеясь добавить Эве красоты, на вкус были еще хуже.
И пользы в отличие от бульона в них никакой.
Во всяком случае ни кожа белее не стала, ни Эва стройнее.
– Можешь называть меня Матушкой Гри или просто Матушкой. – Женщина смотрела, как Эва пьет. И по ее лицу нельзя было понять, что она думает. – Теперь ты принадлежишь мне.
Как? Разве может человек принадлежать кому-то…
– Тот, кого ты знала… к слову, как он назвался?
– Стефано, – ответила Эва.
– Стефано… надо же, выдумщик какой. Так вот,
– Но…
– Да, это незаконно, – согласилась женщина. – Однако здесь, девонька, свои законы. И теперь ты принадлежишь мне. До тех пор, пока не отработаешь долг.
– Сколько?
– Вот и умница. – Матушка Гри улыбнулась, отчего ее некрасивое лицо сделалось вовсе страшным. – Ни слез, ни капризов… все-таки воспитанная барышня – это плюс. Три тысячи.
Сколько?
Эва ведь слышала… стоп. Нельзя показывать, что она слышала. И вообще свои способности. А потому она сделала очередной глоток. Бульон стоило допить, пока он окончательно не остыл.
– И еще пятьсот в месяц за услуги.
– К-какие?
– Одежда. Комната. Еда.
Вот за ту конуру и пятьсот? Да… да они за особняк на побережье столько не платили, который снимали все лето!
– Целитель, которого пришлось позвать, ибо ты была далеко не в самом лучшем состоянии. Он сумел сохранить твой разум…
Ложь.
Нет, целителя Эва не видела, но целитель бы понял, кто перед ним. И не рискнул бы связываться.
– Моя семья… заплатит.
– Уверена, детка?
– Да, – решительно ответила Эва. – Она заплатит и втрое больше. И вчетверо.
Улыбка Матушки Гри стала еще шире.
– Видишь, как хорошо все складывается…
Глава 6, где речь заходит о родовых тайнах и прошлом, пусть и не совсем отдаленном
Матушка не спешила говорить, а Эдди не торопил. Вот что он усвоил к своим годам немалым, так это то, что спешка к добру не приводит.
А позолота-то в нумере местами поистерлась. Незаметненько, в уголках самых, но все же. Да и гардины цвет имеют неоднородный, но тоже не сказать, чтобы пятнами пошли. Нет, слегка выгорели.
Самую малость.
Отчего-то данное обстоятельство несколько примирило Эдди с действительностью.
– Видишь ли, дорогой… – Вздохнув, матушка все же решилась.
– Если не хочешь…
– Не хочу. Но надо. В конце концов, я и без того слишком долго пряталась. И… пожалуй, если бы речь шла лишь обо мне, но Милисента. И ты… – Она встала и подошла к окну.
Окна, надо сказать, были изрядными.
В пол.
И с белоснежными переплетами, укрепленными магией. Оттого и не тянуло сквозь них сквозняком. Да и сами стекла отличались той прозрачностью, которой обычным способом не достигнуть. А выходили они на улицу. Узкую. Серую.
Да и сам этот город был серым.
Серые дома тянулись ввысь. По серым мостовым гуляли серые люди, махонькие, что игрушки. Пара серых лошадей тащила уродливого вида повозку, та и шла-то по рельсам.
– Я уже забыла, как здесь… красиво.