Почти рукописная жизнь

Гришковец Евгений Валерьевич

Подробнее – Ася Иванова в «Вечерней Москве».

Порою этот монолог начинает походить на поэзию: так страстно и любовно актер говорит о книжных корешках и белоснежном листе А4. Чувствуется, что для Гришковца это очень личная и важная тема. Ведь известно, что все свои тексты (кроме постов в ЖЖ, которые потом тоже превращаются в книги) он пишет от руки.

Подробнее – Марина Шимадина в «Известиях».

Спектакль начинается всего с двух слов – «навсегда» и «никогда». А дальше… как только он один умеет – эти два слова становятся кирпичиками, на которых вырастает стройное здание. По нему ведёт гид – Гришковец, – и только он своей филологической экскурсией способен разбередить душу, растрепать нервы, расшевелить мысли.

Интервью Марины Райкиной в «Московском комсомольце».

Когда-то Алексей Левинский сказал мне, что ему интересны не рецензии, а то, о чём думает критик во время спектакля. Можно, я расскажу, о чём думала на новом спектакле Евгения Гришковца «Прощание с бумагой»? Можно, я расскажу, не дожидаясь разрешения?

Евгений Гришковец – это анти-Серебренников. Когда того назначили худруком Театра имени Гоголя, он разразился постом в ФБ: насмехался над тем, что в театре пахнет борщом, а объявление на доске приказов напечатано на пишущей машинке. Всё, что презирает Серебренников, дорого Гришковцу. Во всяком случае, пишмашинке, как живой женщине, посвящено признание в любви.

Подробнее – Марина Тимашева в «Петербургском театральном журнале».

10 октября

Наконец я могу хоть что-то сказать о том, что происходило со мной в последние три недели. Это были самые плотные, самые насыщенные и трудные, но в итоге точно самые счастливые дни в этом году. Мне удалось, или пришлось, сам уже не понимаю, отрепетировать и выпустить спектакль «Прощание с бумагой», а потом сыграть его восемь раз в Москве и Санкт-Петербурге…

Вчера вернулся домой. Но вернулся я из Тбилиси: после премьерных спектаклей в Питере я улетел на три дня в свой любимый город к любимым друзьям… Я сам себе сделал подарок по случаю выхода нового спектакля. Правда, в Тбилиси я не только отдыхал. Точнее, не столько отдыхал, сколько работал. Но что я там делал – об этом я напишу отдельно и завтра.

Теперь о премьере…

23 сентября я прилетел из Калининграда в Москву и сразу поехал в театр. В театре меня ждали уже собранные декорации спектакля, премьера которого была назначена на 27 сентября. За четыре дня, включая день прилёта, мне нужно было обжить декорации, придумать и понять их предназначение, а также освоиться в них, к ним привыкнуть, придумать свет, сделать звуковое оформление и всего-навсего выпустить спектакль.

В течение почти двух дней я даже оставлял за собой некое внутреннее право отказаться от декораций и играть спектакль на голой сцене. Мне никак не удавалось понять, что же за пространство предложила мне художница Лариса Ломакина. Оно мне казалось то слишком конкретным, то, наоборот, чересчур абстрактным, то излишне домашним, то чересчур холодным. Я часами сидел и смотрел на сцену. Потом ходил по ней и постоянно повторял текст. Но текст и художественное пространство не складывались. Мне казалось, что голова в какой-то момент просто взорвётся и ничего не получится. Я не способен был ни с кем разговаривать, кроме как с технической группой спектакля. Я не воспринимал никакую постороннюю информацию… Я даже не помню, совсем не помню, что я ел и ел ли, и не помню, чтобы спал… А потом сам собой и как-то очень легко придумался, родился, появился финал спектакля, для которого декорация была совершенно необходима. Финал, без которого я теперь не вижу самого спектакля и который не мог появиться без декорации. После того как был найден финал, спектакль сложился, сросся и получился словно сам собой.

Теперь я могу уже говорить, что спектакль получился. Наверное, впервые за долгие годы я могу так сказать практически сразу после его выхода.

Я абсолютно не ожидал того, как он будет принят публикой, не рассчитывал на ту реакцию, какую получил на спектакле. До самого последнего дня, до самой последней минуты перед выходом на сцену и даже уже стоя на сцене я ещё нёс в себе огромные сомнения по поводу нужности спектакля кому-нибудь, кроме меня…

Я не помню такой реакции публики со времён первых исполнений «Как я съел собаку» двенадцать с лишним лет назад. Во время тех давних и первых моих выступлений в зале было очень много удивления. Причём удивления с обеих сторон. Я видел, что людям нравится и интересно то, что я делаю на сцене. А поверьте, тогда я был на сцене очень робок и по-настоящему застенчив. К тому же спектакль-то в первоначальном виде шёл чуть больше часа двадцати. Это были какие-то маленькие зарисовки, из которых потом получился спектакль, который вы, возможно, видели. Людям нравились мои первые выступления, и меня это очень сильно удивляло. Думаю, что моё удивление было весьма заметно. А люди удивлялись тому, что видели и слышали… Потом удивление прошло. Прошло также с обеих сторон. Я был уверен, что оно никогда больше не вернётся.

И вот 27 сентября я снова испытал незабываемое, но давно не приходившее чувство удивления. Радостного удивления. Я никак не ожидал столь сильной и открытой реакции на то, что звучало со сцены. Я же говорил о ерунде, о мелочах. Я начал с промокашки… А получил из зала мощную волну радости! Точнее, волну радостного удивления. Люди снова, как двенадцать с лишним лет назад, удивились тому, что услышали.

Я рад и даже счастлив оттого, что ошибся, сомневаясь в том, что тема, которой я так скрупулёзно и долго занимался, будет интересна, а главное – важна людям, с которыми мы вместе живём в одном времени и стране. Восемь вечеров я выходил на сцену и опасался, что удивление и радость первых спектаклей как-то закончится и для зрителей, и для меня. Но, к счастью, ничего не закончилось. Наоборот… В грядущее воскресенье у меня спектакль в Челябинске, а потом два спектакля в Екатеринбурге, затем в Перми. Я уже сейчас с нетерпением жду выхода на сцену.

Ещё месяц назад у меня были серьёзнейшие опасения и сомнения по поводу возможности исполнения этого спектакля в больших залах. А в Челябинске и Перми залы немаленькие. В Екатеринбурге же зал просто огромный, больше тысячи мест. В Питере и Москве залы были скорее камерные… Но я с волнением, а также с не меньшим, если не большим, азартом хочу играть новый спектакль уже в большой аудитории.

В спектакле «Прощание с бумагой» звучит песня в исполнении моей дочери. Во всех предыдущих спектаклях, особенно в «Планете», было использовано много разнообразной музыки. В новом же спектакле звучит только одна старинная народная поморская песня, найденная когда-то в Архангельской губернии. Максим Сергеев написал мне для этого спектакля прекрасную музыку. Я очень долго примерял её и пробовал, но так и не смог с ней совладать. В итоге я понял, что ничего проще и точнее, чем народная песня в бесхитростном, но чистом исполнении, быть не может. Песню эту я услышал уже лет семь тому назад. Наташа давно ходит в школьный фольклорный ансамбль, в который сама же и захотела когда-то пойти. Ей было лет десять, когда она пришла после занятия в ансамбле и спела дома коротенькую песню «Лодочка поморочка», которая меня поразила.

Поразила и жизнерадостностью, и печалью, и любовной мукой, которая, конечно, была непонятна десятилетнему ребёнку. С тех пор я всё время хотел использовать эту песню, но не знал как. Случай представился. Правда, голос уже не детский, но в нём появилось что-то другое… Вот моя дочь и поучаствовала в совместной со мной работе и, я совершенно уверен, не просто украсила спектакль, но придала ему особую чувствительную ноту.

Не буду больше говорить о премьере. Мне хочется её исполнять, а говорить о ней…