Почти вся жизнь
Шрифт:
Сегодняшний день как бы подвел итоговую черту. За этой чертой она ничего не могла разглядеть.
Вой сирены прервал ее размышления. Пока диктор объявлял воздушную тревогу, Анна Евдокимовна успела потушить лампу и плеснуть воду в печурку. Сунув ноги в валенки, она надела пальто и, повязав голову большим шерстяным платком, выбежала из квартиры.
Она слышала, как по всем этажам захлопали двери. Синяя лампочка едва освещала людей, спешивших вниз, в убежище. Анна Евдокимовна, держась стены, поднималась по лестнице вверх. Сегодня была ее
Сухо и холодно. Большие зимние звезды. Белые с желтизной лучи прожекторов сузили небо и словно определили небесный материк. Луна неподвижна, крыши домов залиты голубым светом. И удивительно тихо.
— Дежурная на крыше!
— Слушаю.
— Будете сегодня дежурить одна.
— Хорошо…
И снова тишина.
Вдали заблестели невидимые раньше звезды. Заблестели и сразу же погасли. И вновь заблестели. Звездный сноп, то исчезая, то вновь возникая, приближался. И вместе с его приближением Анна Евдокимовна слышала нарастающий шум, идущий перекатом по небу.
Вдруг сильный выстрел откуда-то совсем близко от нее. Такой же выстрел, но с другой стороны. Сквозь сухой треск отовсюду забивших зениток она услышала однообразный, сверлящий звук авиационных моторов.
Где-то вдалеке, на окраине неба, два луча прожекторов скрестились, и в их бледно-желтом свете небольшая черная точка быстро поплыла к земле, увлекаемая невидимой силой. Багровые отсветы легли на небо.
Над собой Анна Евдокимовна слышала все тот же настойчивый звук авиационных моторов.
«Меня можно сделать бессменной дежурной, — думала она. — Это будет справедливо. Я единственная в доме не работающая». Она стала перебирать в памяти жильцов дома. Эта работает на «Электросиле», у другой — маленькие дети, третья — машинистка в каком-то учреждении. Одна Анна Евдокимовна нигде теперь не работает…
Вдруг она услышала тяжелый шелест и свист летящей бомбы, прижалась к трубе, обхватила ее руками и замерла.
Дом вздрогнул, как живой человек. И вслед за толчком послышался грохот обвала.
Анна Евдокимовна стояла не двигаясь, все еще прижимаясь к трубе, словно пытаясь этим движением удержать жизнь. Наконец она выпрямилась.
В квартале от нее громадный столб черного дыма вырывался изнутри пятиэтажного дома. Минуту спустя из здания брызнуло пламя и, одолев черный дымовой настил, в яростном порыве охватило все этажи.
Снова шелест и свист над головой. Десятки зажигательных бомб летели в пожарище, словно не доверяя ему, словно напоминая: «Гори!»
— Дежурная на крыше!
— Я!..
— Зажигалки есть?
— У нас нет.
Бомба миновала ее дом. Невдалеке горит здание, «Что это за здание? — припоминала она. — Может быть, это школа? Нет, это не школа. Но, может быть, это все-таки школа? Да, может быть. Наверное, это школа».
Когда прозвучал сигнал отбоя, Анна Евдокимовна, с трудом передвигая окоченевшие ноги, спустилась по лестнице.
— Что горит? — спросила она у женщины, сидевшей возле ворот.
— Не
Тучное багровое пламя низко стояло в небе. Анна Евдокимовна пошла по направлению к школе, Чем ближе, тем ярче становился красный цвет неба. Слышались гудки пожарных машин и «скорой помощи», сигнальные колокола, крики людей. Анна Евдокимовна уже не шла, а бежала. Наконец она достигла улицы, на которую выходил школьный сад. На углу остановилась, пораженная страшной картиной разрушения.
Здание было рассечено и словно распахнуто на две половины. Огонь в неистовом рвении уничтожал все, что еще не было уничтожено. Железные лестницы, обхватившие здание, были раскалены, и даже тяжелые струи воды, направленные в огонь, от отблесков пламени казались окровавленными.
Еще продолжали спасать раненых. Обгорелых людей выносили из здания и погружали в санитарные автобусы. Анна Евдокимовна рванулась вперед.
— Нельзя, гражданка, нельзя… Видите, что делается, — остановил ее какой-то старик в кепке и с винтовкой за плечами.
— Товарищ!..
— Знаю, что помогать, да только не поможете, — еще больше помешаете. Приказано не допускать. Сын, что ли, в этом госпитале?
Она ничего не ответила.
— Не все погибли, — продолжал старик с винтовкой. — Многих спасли. — Анна Евдокимовна видела, как по его лицу текут слезы.
Еще с минуту она стояла в нерешительности, затем повернулась…
Анна Евдокимовна шла домой. Вдруг обессилев, она шла долго и когда пришла, не раздеваясь, легла в постель и, едва натянув на себя одеяло, заснула.
Утром, проснувшись, она почувствовала болезненную ломоту во всем теле. С трудом поднялась.
В комнате было холодней, чем всегда. Подойдя к окну, она увидела чистый ровный снег на дворе. Напротив во флигеле фанера на окнах покрылась изморозью.
«Зима, — подумала Анна Евдокимовна. — Надо растопить печурку, согреть чай, сходить за хлебом, в столовую».
Все эти дела казались ей сейчас невыносимо тяжкими. Печуркой она решила заняться после. Встала, надела пальто, но тут же снова села в кресло. Лучше потом постоять лишний час в очереди, только бы сейчас не двигаться. Она протянула руку к полке с книгами, но какое-то неясное чувство остановило ее, какая-то неприязнь к чужому миру образов.
Вытянув ноги, она сидела в кресле, думая только о том, что ей непременно надо будет встать, пойти в булочную и столовую, обязательно надо… Так она просидела долго, и, когда наконец взглянула на часы, оказалось, что часы стоят. Анна Евдокимовна заторопилась.
На улице мороз. Свежо и по-зимнему тихо. Она купила хлеб и, узнав верное время, завела часы. Дошла до столовой. У дверей стояла длинная нестройная очередь.
«Нет, нет, — подумала Анна Евдокимовна, — не могу…»
Она повернула обратно и, придя домой, сразу же села в кресло. Съела хлеб и подумала, что теперь уже никуда не надо торопиться. Хорошо, что не надо. Сидя в кресле, она задремала.