Почтовая станция

Чар Элен

— Ох, Дарушка, ох рассмешила, — стауха утерла слезы в уголках глаз. — Сколько лет живу, ни разу подобной просьбы не слышала. Сколько годков девочке?

— Шесть.

— От лени я знаю только один метод — ивовый прутик. Меня так бабка учила. Но тебе не предлагаю, добрая ты, да и ребенок хоть и твой, а не твой. Заговорит не волнуйся. Всему свое время.

— Правда? — я вскочила, прижала руки к груди. Под строгим взглядом ведьмы села на место. — Простите.

Сомневаться в ведьме, хуже не придумаешь.

— Говорю же добрая ты, аж жалко, — ведьма смотрела

поверх моей головы, будто видела что-то. Минуту молчала, шевелила губами, но ни звука не было слышно, а когда ведьма посмотрела мне в глаза, внутри все похолодело, будто в глаза смерти заглянула. — Судьба не в том, что происходит, а в том, что мы делаем. Иди. Темнеет уже.

Я вскочила, дошла до середины комнаты и вспомнив вернулась к ведьме. Она хмурилась, а в глазах тоска печальная.

— Спасибо вам, успокоили меня, — улыбнулась и достала из сумки платок специально для ведьмы на ярмарке купленный. — Это вам.

Ведьма платок взяла и отвернулась, а мне показалось, будто слезы в глазах прятала. Ничего не стала спрашивать, если ведьма сказала уходить, лучше поторопиться. Какой бы ведьма ни была, а характер у всех вредный и пакостить любят.

Что-то напугала и запутала меня сегодня ведьма.

Чем ближе подходила к дому, тем отчетливей слышала ругать. Асимыч и Еремия. Великая Матерь, что у них случилось? Они, конечно, ругаются, спорят, но чтобы так еще ни разу не было. Я испугалась и побежала. В дом ворвалась, ожидая увидеть дерущихся мужчин, но они, к счастью, стояли по разные стороны стола и, махая руками, кричали, но с моим появлением резко замолчали.

— Невероятно она вернулась? — я подошла к столу и осторожно погладила нашу птицу по красно-золотому оперению.

— Продать ее надо, — Асимыч засуетился: схватил торбу свою, осмотрел себя и, покачав головой, скрылся за печью и вышел уже в новой рубашке и штанах.

— Асимыч…

— Цыц! Ежли вам монетки лишние — я себе заберу. А во второй раз себя одурачить не дам! — я таким злым Асимыча никогда не видела. Испугалась. Но и птицу не хочу отдавать.

— Да куда же вы на ночь глядя? Птица-то яркая обязательно привлечет внимание нежити.

— Асимыч, да не для продажи птица эта. Сколько тебе старому повторять нужно?

— А ты вообще сиди и помалкивай. Приживала.

Старик схватил птицу и только в дверях замер. На улице стемнело окончательно. Если собой старик мог бы рискнуть, то Рябушкой ни в жизнь.

— Вы жа ее выпустите, да?

— Нет, — приблуда оказался первее. Мне его ответ не понравился. О чем же они спорили так отчаянно? — Я же говорю тебе, если птица вернулась, значит, не улетит. И продать ее ты не сможешь.

— А это мы еще посмотрим, — Асимыч вернулся в дом, переоделся и, взяв толстую веревку, привязал птицу к себе. — От сана встанет и я в город поеду. А когда монетки звенеть станут, то не думай будто делиться с тобой буду.

— Да на кой мне монетки твои?

Я только ресницами хлопала, понимала, что ничего не понимаю. Что вообще здесь происходит? Но влезать не стала, пусть думают что хотят, а я ночью тихонько веревку обрежу и птицу выгоню.

Время до сна тянулось медленно. Я и ягоды перебрала, только никто есть не стал: Асимыч на печи ото всех отвернулся, крепко держал несчастную птицу, а той будто все равно спокойно лежала. Еремия тяжело вздыхал, сидя на подоконнике, глядел в окно. А я за простыми домашними хлопотами старалась ускорить время, но, как назло, оно тянулось как патока. К себе уходила уверенная в том, что не усну пока птицу не выпущу. Но стоило прилечь, как глаза закрылись.

— Дарушка, вставай! Беда, Дарушка! — я вскочила, испуганно оглядывалась и терла глаза, которые не хотели открываться. — Дарушка, бежать надо. Давай скорее.

— Да что случилось, Казимир? — глаза, наконец-то, открылись.

— Тамалоти случились.

— Кто? — я нахмурилась, но с кровати встала, пригладила волосы.

— Тамалоти же! Ну неужели не слышала? — я покачала головой, полезла под кровать в поисках ботинка. Это как же я разувалась, что он аж под стенкой оказался. — Мертвяки не убиенные. Нежить, что в лесу ошивается их слуги.

— На вас напали? — мысли вязли будто в меде, и я сама была какой-то замедленной. Отчего злилась, а ускориться никак не получалось.

— Дарна! Я и так мертвый, что мне мертвяки сделают? На вас напали!

Даже эта ужасающая новость не заставила меня двигаться и думать быстрее.

— Да что с тобой? — Казимир подлетел ближе, всмотрелся в мои глаза. — Где он?

— Кто?

Казимир меня уже не слушал, помчался вниз, и я за ним насколько это было возможно. Внизу не было никаких признаков нападения. Асимыч спал на печи, а птицы я нигде не видела. Казимир свирепствовал в углу, а перед ним сидел поникший Еремия.

— Он вас опоил, предатель! А ну, возвращай им нормальное состояние.

— А зачем? Ты зря пришел, только хуже делаешь.

— Что происходит?

— Пригрела ты на своей груди змею, Дарушка! Он вас всех предал и врагов на земли наши пустил. А ну возвращай ее обратно! — Еремия вздохнул, щелкнул пальцами и я будто ото сна очнулась.

— А! Птицу украли! Гады! Да что б вас! — Асимыч запутался в одеяле и едва не упал. Зло смотрел на нас. — И кому монетки лишние, а?

— Да какие монетки, смертный, жизнь спасать надо, — Казимир метался по комнате. — Дарна, сначала ты бежишь к лошадям и мчишься в город. Лошадь не жалей, твоя жизнь важнее.

— А что случилось-то? — Асимыч бегал взглядом от привидения ко мне и на приблуду.

— Тамалоти случились.

— Великая Матерь, — смотритель осенил себя великим кругом, кинулся за печь, чем-то загремел и вернулся, запихивая за пазуху мешочек с монетами. — Че стоишь?! Давай живо самое ценное взяла и побежали отселе.

— Как побежали? А люди?

— Поздно, — Еремия вздохнул.

Мы почувствовали, как земля задрожала, вокруг загудело так, что уши закладывало.

— Беги, глупая, — Казимир кружился вокруг меня, а я стояла и понимала, что бежать во-первых, поздно, а во-вторых, за нами деревни и там люди мирно спят не подозревают о беде.