Почтовый ящик
Шрифт:
Возвращаясь из милиции домой уже в сумерках, Царьков успел добавить у магазина с двумя мужиками. Этим мужикам Царьков пожаловался на обиду, нанесенную ему советской властью, и показал фингал под глазом, который уже начал синеть. Мужики посочувствовали Царькову, и они втроем пошли во двор жилого дома, где попытались разбить кирпичом бюст В.И.Ленина.
На следующий день Царьков пришел на работу с больной головой, синяком на лице и страхом в душе, что вскроется его покушение на бюст вождя. Также он боялся, что будет иметь последствия неверное понимание им партийной демократии. Помаявшись некоторое время, он поправился небольшим количеством казенного спирта. Голову немножко отпустило, но в прояснившейся голове четко обозначилась мысль, что в СССР для него места нет. Он взял несколько
Странное поведение Царькова насторожило товарищей, а тут к обеду стало известно про инцидент в кинотеатре. Валентина Михайловна пошла в антенный зал, чтобы прояснить обстановку. Царьков сидел в слезах и писал пятый вариант заявления в американское посольство с просьбой предоставить ему политическое убежище. Среди причин были и синяк под глазом, и маленькая зарплата, и пренебрежение его мнением «в среде партийных бонз».
Валентина Михайловна стала утешать Царькова, Сережа достал из сейфа спирт, собрали бутерброды, какие остались от обеда, и засели в зале. Закуску собрали легко, у многих что-нибудь да было. Десять лет назад к концу рабочего дня в лаборатории нельзя было найти черствой корки, мели все: принесенные из дома бутерброды, пирожки тети Марфуши, молоко, выдаваемое антеннщикам «за вредность», да еще бегали в столовую. Сотрудники лаборатории старели, ели меньше, а сами стали толще.
Суаре в антенном зале прошло успешно, к половине пятого Царькова уговорили не покидать родину. На следующий день Сережа пошел в партком и договорился, что разборки не будет, так как провинившийся сам глубоко переживает свой проступок.
После случившегося к Царькову в обществе «Знание» стали относиться настороженно. И Царьков свой пыл оратора изливал в лекциях, которые устраивал в лабораториях института в обеденный перерыв, без путевок и без оплаты, а также в спорах с товарищами по работе. Теперь в своих выступлениях Царьков горячо одобрял решения партии. Надеялся, видимо, вернуть мандат доверия.
Но и тут Царьков не угадал, не на ту силу поставил. В 91 году, думая, что ГКЧП взял власть всерьез и надолго, Царьков призывал поддержать новый законный порядок. Однако за три дня все было кончено, и Царьков сник. Немножко, может быть, испугался последствий. Но последствий не было никаких. Политические разговоры и жаркие споры в «почтовых ящиках» вообще не имели последствий. Разве что кто-нибудь сгоряча мог написать заявление о выходе из профсоюза. Все равно что звери в зоопарке обсуждали бы события на улице: рычали бы, лаяли, пищали и шипели, но на события по ту сторону решетки не могли влиять, наоборот, вследствие происходящих там событий кормили зверей реже и хуже, причем всех, и кто рычал, и кто пищал. Так что Царьков загрустил не от страха перед возможными политическими преследованиями, а из-за того, что опростоволосился, не угадал. А ведь можно было бы что-то ухватить, оказавшись в нужный момент, да в нужном месте! Для того и устраиваются заварушки, чтобы кто был никем, стал бы всем! «Удаленность – вот причина, – думал Царьков. – Был бы я в Москве, тогда другое дело…В Москву, в Москву!» Стремление в столицу, заимствованное у чеховских трех сестер, привело к тому, что Виталий договорился с Альбертом Тарасовичем, и тот взял его к себе в лабораторию в московский институт на те же деньги. Сережа Зуев отпустил Царькова легко и не возражал против оформления царьковского увольнения как перевода из института в институт.
Глава 29
Наступил сентябрь последнего десятого класса. Следующим летом Гене поступать. Этот был тот рубеж, который Сергей назначил сыну, чтобы тот определился наконец. Удивительным Генка был школьником, ему все легко давалось. Школа посылала его на городские олимпиады по истории, математике, физике и географии. Как правило, он возвращался оттуда с грамотой и направлением на областную олимпиаду. Гена с удовольствием ходил в секцию восточных единоборств и заслужил там пояс какого-то уважаемого цвета. Все это у Гены получалось само собой, без напряжения. Мог посидеть над интересной задачей до глубокой ночи, но, как говорится, в охотку, потому что так захотел. Сережа следил за его успехами, но немножко отстраненно, зачем вмешиваться, когда и так все в порядке? Конечно, кимоно купить для секции, или велосипед, или денег дать на хитрые книжки – такие запросы Сережа обеспечивал без лишних поучений. Не было денег, говорил сыну, когда будут. И сын легко соглашался, знал, что раз отец пообещал, то сделает. Очень хорошие отношения были у Сережи с сыном, а с десяти или двенадцати Гениных лет – почти равноправные.
Но надо же родителям о чем-то волноваться! Вот Сережа и мучился, не ошибутся ли они в выборе вуза из-за таких разносторонних способностей сына. Поэтому твердо сказал Генке, чтобы в сентябре назвал институт, чтобы было время обсудить и с октября плотно усесться заниматься.
И вот на очередное отцовское «ну, что?» Гена ответил: «Давай, поговорим!» Они уселись на кухне, подошла и подсела к ним Татьяна.
Вступление своей речи Гена выпалил взахлеб.
– Вот что, родители. В инженеры я не пойду. Достаточно, на вас насмотрелся. Работа от звонка до звонка. Денег мало. Общественное положение нулевое. Стыдно сказать, что родители – инженеры! Вон, отец, и толковый, и кандидат, и подбрасывают на работе иногда, а толку что? Мать, вообще, не ясно, зачем таскается в свой «почтовый ящик». Сидела б лучше дома да щи варила.
Сережа покосился на жену, но та слушала и смотрела на сына с легкой улыбкой. Или не поняла, или не обиделась.
То, что сказал Гена, означало прежде всего что выбранный им вуз будет в Москве, потому что в их городе были филиалы нескольких хороших московских институтов, но все они готовили инженеров. Видимо, Гена опасался, что родители будут возражать против ежедневных поездок на электричке, поэтому и горячился. Ну, это он напрасно.
– Так, дальше давай, – поощрил сына Сергей.
– Так вот, в инженеры я не пойду! – по инерции хорохорился Гена, хотя ему стало ясно, что особых возражений его слова не вызвали. – Историки, филологи, всякие философы – тоже отпадают.
– Почему это так сразу и отпадают? – спросил Сережа. – А географы?
– Туда же и географы. Причина простая – у меня нет к этому способностей.
– Так уж и нет? – возразил Сергей. – Тут можно поспорить…
– Ни способностей, ни тяги, – категорически сказал сын. – Про способности мне виднее. Я насмотрелся на олимпиадах, видел там одаренных ребят. И про тягу мне виднее…
– Ген, кем ты не будешь, нам, положим, ясно. А кем будешь-то? – спросил Сергей.
– Экономистом! – выпалил сын.
– Это который в бланки договоров цифры вставляет на пустые места? – нарочно язвительно спросил Сергей.
– Нет, папа, это который порядок наведет в нашем дурацком хозяйстве! – запальчиво ответил сын. – Это специальность будущего.
– Важно не кем быть, а каким быть, – вступила в разговор Татьяна.
«Опять она как с Луны свалилась!» – с досадой подумал Сергей. Жена не успевала за ним и за детьми, не понимала домашних разговоров и происходящих событий, практически не участвовала в семейной жизни. Но в последнее время жена решила, что она – носитель нравственности и духовности, что ее задача не дать близким, увлекшимся суетными делами, потерять человеческий облик. Поэтому, не вникая в смысл разговора, Таня обязательно высказывала какое-нибудь наставление. Прерывала рассказ сына о школьных делах или об олимпиаде замечанием вроде «Но о совести нужно всегда помнить…» Гена, когда был помладше, старался объяснить матери, что призовое место на городской олимпиаде или победа в поединке на татами не является свидетельством моральной деградации. Теперь же сын просто перестал обращать внимание на мамины замечания. В этот раз он тоже не отреагировал на пожелание, каким ему быть.
– Ладно, – сказал Сергей. – Половина ответа есть. Вторая половина – куда поступать? Тут есть, в нашем Авиационном, новый факультет. Как-то он называется, но по смыслу – экономический. В Москве, в Институте связи, есть экономический факультет…
– Ну, нет, граждане! – возразил Гена. – Никаких технических учебных заведений. Никаких новообразованных всемирных академий. Поступать будем в Московский университет, на экономический факультет.
– Но это же невозможно! – воскликнул Сергей.