Под британским флагом
Шрифт:
— Если вы расскажите мне обо мне побольше, я вспомню быстрее, — как бы в шутку, предложил я.
(Далее буду использовать «ты» и «вы» так, как привык на русском языке в двадцать первом веке, без оглядки на английскую склонность к унификации).
Доктор приподнял и опустил указательным пальцем правой руки пенсне за дужку, после чего проинформировал:
— Я о тебе знаю только со слов мистера Тетерингтона, — и посмотрел на стоявшего у двери мужчину.
Тот улыбнулся плотоядно и облизнул пухлые яркие губы, словно его пригласили отведать что-то очень вкусное, прошел вперед и сел на табурет, который стоял по другую сторону кровати у стены слева от окна, небольшого, но с девятью стеклами почти квадратной формы, закрепленными
— Когда я поселился здесь семнадцать лет назад, этот дом принадлежал вдове Саре Фифилд, старой ведьме, встретить которую на улице считалось дурной приметой, — начал мистер Тетерингтон издалека. — Я служил чиновником в Ост-Индии, занимался снабжением нашей армии и флота. Познакомился там с Элизабет, дочерью майора Самуэля Херста, попросил ее руки. К тому времени я сколотил небольшой капиталец, поэтому решил вернуться с молодой женой на родину и купил это имение. Раньше оно принадлежало Уильяму Фифилду, мужу этой ведьмы, азартному игроку, который застрелился, когда промотал полученное от родителей наследство и часть приданого жены. С такой женой и я бы застрелился! — Мистер Тетерингтон перекрестился. — У вдовы остался только тот дом, что купил твой отец, и сад, который приносил две с половиной тысячи шиллингов в год.
Я заметил, что французы предпочитали считать деньги не в экю, а в ливрах, чтобы выглядеть как бы в три раза богаче, а англичане и вовсе предпочитают быть богаче в двадцать раз. Если быть скромнее, сад давал всего сто двадцать пять фунтов стерлингов. В мою предыдущую эпоху этого хватало на неброскую, но беззаботную жизнь в сельской местности, а как сейчас — не знаю. Скорее всего, маловато, иначе бы вдова не превратилась в ведьму.
— Старая карга сдохла осенью, — продолжил мистер Тетерингтон.
— От горячки, — добавил доктор.
— Не важно, от чего, главное, что это наконец-то случилось! — воскликнул мистер Тетерингтон. — Хотя говорят, что она не оставила нас в покое — в доме и саду видели ее привидение Ее наследник, племянник мистера Фифилда — такая же сволочь! — отказался продать мне сад. Только вместе с домом. А зачем мне этот дом с привидением?! Какой нормальный человек будет в нем жить?! — Он, видимо, вспомнил, что я, пусть и недолго, жил в том доме, и добавил: — Я предупреждал твоего отца, но он не поверил — и вот чем всё кончилось!
— Дело, скорее всего, не в привидении, а в неосторожном обращении с огнем. Труба камина, наверное, забилась за зиму, — вмешался доктор, которому по профессии легче не верить во всякую чушь, и спросил меня: — Вы топили камин?
— Да, — подтвердил я. — Холодно было.
— И сильный ветер был вчера, — напомнил доктор. — Полетели искры, попали на сухое дерево — и начался пожар!
— Нет, это всё проделки старой ведьмы! — продолжал стоять на своем мистер Тетерингтон. — Я так и сказал твоему отцу, что не стоит покупать дом. Говорю: «Мистер Хоуп, вы пожалеете, если купите его!», а этот пройдоха-наследник Эндрю Фифилд возражает: «Вы специально отговариваете, чтобы купить сад за бесценок!». И кто из нас оказался прав?! Твой отец даже обиделся на меня. Я приглашал его зайти в гости, если поселится здесь, а он вчера даже не соизволили прийти поздороваться.
— Мы устали с дороги, и вещи надо было распаковать, — сказал я в оправдание незнакомых мне людей.
Впрочем, я уже почти чувствовал себя Генри Хоупом. Став подданным королевства, я буду иметь, как минимум, одной проблемой меньше, а то, что имя буду носить другое — я привык. Осталось выяснить, где мне не стоит бывать, чтобы не опознали.
— А откуда мы приехали? — поинтересовался я.
— Вчера из Лондона, а вообще — с Ямайки. Твой отец служил там шестнадцать лет в канцелярии губернатора острова, — рассказал мистер Тетерингтон. — В последние годы твоя матушка Джуди стала плохо переносить жаркий климат, и они решили вернуться на родину. Думали поехать в Эдинбург, где твой дедушка, как говорил твой отец, был известным человеком, профессором биологии в университете, но умер несколько лет назад. Да и твоя матушка выросла неподалеку отсюда — в графстве Норфолк. Тут еще в Лондоне им подвернулся этот жулик, племянник мистера Фифилда, и подсунул свой дом.
— А мы в каком графстве? — задал я вопрос.
— В Суффолке, район Уэйвени, неподалеку от административного центра Лоустофт, — сообщил мистер Тетерингтон. — Вы должны были проезжать через него. Ах, да, ты же ничего не помнишь!
— Помню, что Лоустофт — это рыбный порт, — поделился я познаниями из будущего.
— Всё правильно! — радостно воскликнул он. — Вот видишь, уже что-то вспоминаешь!
Не забыть бы, что именно «вспомнил»! Пока что моя новая биография меня устраивала. Здесь никто не знает Генри Хоупа, так что можно спокойно выдавать себя за него. Тем более, что ему принадлежит клок земли с остатками дома и садом — будет, где приютиться, если дела сложатся плохо. Тех денег, что у меня есть, должно хватить на скромный одноэтажный домик, построенный на месте сгоревшего. Поскольку я с Ямайки, мне простят акцент, который наверняка есть. Осталось решить, чем здесь заниматься? Податься в рыбаки, что ли? Видимо, суждено мне в Англии начинать с ловли трески.
Доктор решил, наверное, что я весь в печали, и спросил:
— Ты есть не хочешь?
— Не откажусь, — ответил я.
— Сейчас я прикажу служанке, принесет, — пообещал, вставая, мистер Тетерингтон.
— Если можно, бокал красного вина, — попросил я.
— Даже можно чего-нибудь покрепче, — высказал доктор. — Поможет снять боль.
— А что у меня с щекой? — поинтересовался я, дотронувшись по клочка материи, влажной и липкой, на левой щеке.
— Ожог, но небольшой, скоро заживет, — ответил доктор, стараясь не встречаться со мной взглядом. — И вмятина будет неглубокая, почти незаметная, на лицевой кости.
— Шрамы украшают мужчину! — беззаботно изрек мистер Тетерингтон, выходя из комнаты.
— Да, шрам останется, — нехотя, словно его заставляют силой, произнес доктор.
И наверняка немаленький. Что ж, видимо, в девятнадцать лет суждено мне заиметь хоть какой-нибудь дефект. Поскольку перелом будет почти незаметным, остальное доберу шрамом на щеке. Я много раз видел шрамы от ожогов. Приятных эмоций у меня это зрелище не вызывало, разве что чувство жалости. Теперь и на меня будут смотреть со смесью отвращения и жалости.
— Я завтра утром зайду, поменяю повязку, — продолжил доктор.
— Сколько я вам буду должен? — спросил я, вспомнив, что бесплатная медицина появится не скоро.
— Нисколько. Мистер Тетерингтон всё оплатил, — сообщил он.
— А как его имя? — полюбопытствовал я.
— Джеймс Бенджамин Тетерингтон. Моё — Уильям Френсис Барроу, — ответил доктор, вставая с кровати. — А как твое второе имя?
— Роберт, в честь деда по отцу, — нашелся я, — а Генри — в честь деда по матери.