Под британским флагом
Шрифт:
— Кто спрашивал? — закипая, интересуется хозяин дома и опять сам отвечает: — Джон Хедгер, больше некому!
— Он не представился, — говорю я.
— Хорошо, я готов заплатить за твой сад пятьсот фунтов стерлингов, — таким тоном, будто осчастливливает меня, произносит Джеймс Тетерингтон.
— Мой отец заплатил намного больше, — сообщил я, хотя понятия не имел, во что обошлась смерть мистеру Хоупу.
— Он заплатил так много за дом, от которого остались одни головешки! — возмущается мистер Тетерингтон.
— Сад, который принес в прошлом году почти сто пятьдесят фунтов, продать за пятьсот?! — возмущаюсь и я. — Вы меня за идиота принимаете?!
— Не сто пятьдесят, а сто тридцать! — уточняет он, опровергая самого себя. — И, к тому же, я приютил тебя, оплатил лечение…
— Я возмещу
— Я не это имел в виду! Конечно, ты мне ничего не должен, забудь! — горячо оправдывается он.
Да уж, прослыть жлобом, который обобрал сироту-погорельца — это в провинции, где каждый на виду и все и всё знают, наглухо закрыть двери в порядочные дома.
— Я готов заплатить шестьсот фунтов, даже шестьсот пятьдесят! — продолжает он торг.
— Тысяча, — твердо произношу я, — и ни фунтом меньше.
При этом улыбаюсь про себя, представив, что сделал бы со мной мистер Тетерингтон, если бы узнал, что у меня нет никаких прав на этот сад!
Но он не знает и повышает:
— Семьсот. Большего этот сад не стоит.
Я все-таки уступил немного, уколов напоследок:
— Девятьсот, а сотня пойдет в уплату расходов на меня.
— Ты мне ничего не должен, — произнес как-то вяло мистер Тетерингтон и облегченно вздохнул.
Как догадываюсь, я сильно продешевил. Мог бы выжать больше тысячи, если бы постарался. Наверное, совесть мешала, потому что продавал чужое. Да и девятисот фунтов хватит на покупку одномачтового судна водоизмещением тонн двадцать пять-тридцать, а тех небольших денег, что спрятаны в жилете — на регистрацию и снаряжение его и прочие расходы. Жалею, что потратил так много на закупку товаров в Лондоне. Мог бы сейчас купить крепкое вместительное судно и не думать, чем зарабатывать на жизнь в этой эпохе. Вдвойне обидно будет, если узнаю, что шхуна утонула или была захвачена корсарами. Ладно, что сделал, то сделал. Назад дорогу я пока не знаю, так что буду двигаться вперед.
5
Мисс Фион Тетерингтон точит на мне коготки. В библиотеке отца есть несколько романов, которые можно считать любовными, и дочь осилила их. Теперь она хочет быть принцессой, а мне приходится быть принцем на белом коне, поскольку более достойных кандидатов на эту роль попросту нет. Точнее, вообще никаких нет. Пока брат был дома, в гости изредка и ненадолго наведывались его друзья, сыновья соседей-джентльменов, а теперь бывают только подружки Фион, с которыми надо обговаривать принцев. Поскольку нет даже кандидатов в принцы, остается обговаривать коней, белых и не только, что, согласитесь, скучно. Она уже привыкла к моему шраму из красных рубцов и размером почти во всю левую щеку и не отводит смущенно глаза, когда в очередной раз замечает его. Меня первые дня три, после того, как доктор Барроу снял повязку, раздражало это смущение, а потом привык. Я никогда не был красавцем, поэтому изменения внешности в худшую сторону воспринял сравнительно спокойно. У меня есть скрытые достоинства, благодаря которым женщины перестают замечать мою внешнюю невзрачность. Кстати, шрам вызывает у многих людей чувство вины передо мной и желание как-нибудь помочь, чем я учусь пользоваться.
Мы сидим в беседке в саду. Плющ уже обзавелся листьями, так что из дома нас не видно. Мисс Фион заявила после обеда, что в беседке сидеть холодно, и вслед за мной пришла убедиться в этом.
— Зачем ты ездил в Лоустофт? — спрашивает Фион Тетерингтон и подсказывает ответ: — Заказать мундир?
— Не только, — отвечаю я и вру с серьезным видом: — Там много красивых девушек, познакомился с двумя.
— Я заметила, что тебе нравятся горничные, — мило улыбаясь, говорит она.
К сожалению, горничные в Англии не так свежи, как в России, поэтому нравятся не они мне, а я им. Точнее, Долли Элмес решила потрепать нервы Бобу Терботу, чтобы наконец-то сделал решительный шаг — женился на ней. От скуки я подыгрывал Долли в меру своих способностей. Подозреваю, что она — неплохая девушка, когда молчит, но возможности убедиться в этом пока не было.
— Они взрослые, целоваться умеют, — сказал я, улыбнувшись так же мило.
Мисс Фион смущенно краснеет. Ей хочется соврать, что умеет целоваться, но для девушки ее возраста такое признание — верх неприличия в нынешнем английском обществе. Через двести лет неприличным будет оставаться девственницей в таком возрасте.
Я наклоняюсь и касаюсь губами ее губ, которые мигом твердеют. Я целую ее теплую щеку, легонько сжимаю губами мочку уха. Девушка замирает и перестает дышать. Я кладу правую руку ей на спину, прижимаю ее тело к своему и опять целую в губы, теперь уже по-взрослому. Я чувствую фон щемящего блаженства, который исходит от девушки, и слышу, как часто и гулко бьется ее сердце. Сколько бы ни было у нее в будущем мужчин, этот поцелуй останется самым ярким, чувственным и незабываемым. Может быть, через много-много лет в блаженный момент смерти — отлипания души от тела — вызовет у нее ассоциацию именно с этими мгновениями.
Я освобождаю ее губы, чтобы перевела дыхание, целую в щеку, опускаюсь на шею, а левая рука проскальзывает в вырез платья и сжимает упругую сиську с набухшим, твердым соском. Только у юных девушек сиськи бывают такими упругими. Жаль, что не долго. Фион кладет свою маленькую, узкую, правую руку на мою левую, сдавливает ее, но не убирает из выреза. Жажда сексуального удовольствия перебарывает стеснительность и надуманные правила приличия. Девушка медленно поворачивает голову, подставляя свои губы, и я снова целую их, теперь уже мягкие, податливые. Затем сдвигаю платье с правого плеча, высвобождаю сиську, которая буквально выпрыгивает из лифа, и прокладываю к ней дорожку из поцелуев. Розовый сосок тверд и упруг. Фион тихо стонет, когда мои губы медленно сползают с него, как бы сдаивая. После второго раза ее правая рука хватает мои волосы на затылке, вцепляется в них крепко, словно собирается выдрать сразу все. Я вспоминаю, что так обычно делала перед оргазмом ее тезка, моя валлийская жена. Подобрав длинное платье и нижнюю юбку из более тонкой материи, засовываю руку под них. Другого нижнего белья на девушке нет. Моя ладонь скользит вверх по теплому девичьему бедру. Волосы на лобке примяты, а ниже влажны. Фион сжимает ноги, не пуская меня дальше, отчего мой палец вдавливается и зажимается между помокревших губок. Она раздвигает ноги, чтобы высвободить мой палец — и я начинаю им делать то, что нравилось всем женщинам и особенно моей валлийской жене. Фион начинает дышать чаще и тихо всхлипывать. После каждого всхлипа ее пальцы, схватившие мои волосы на затылке, ослабевают, а потом опять сжимаются. В момент оргазма я целую ее в губы, мягкие, потерявшие форму, будто расплавленные. Фион в последний раз судорожно сжимает мои волосы на затылке, и после продолжительной паузы ее пальцы медленно разжимаются.
Дальнейшим моим планам, еще менее скромным и более пагубным для девушки, помешали звуки шагов и покашливание. К беседке подошел Боб Тербот. Вряд ли он что-то видел, поскольку, когда приблизился к входу в беседку, мы уже сидели на пионерском расстоянии друг от друга, но по раскрасневшемуся лицу девушки (свое я не могу оценить, нет зеркала) догадался, что нам тут не скучно. Его это явно порадовало. Наверняка, по его мнению, Долли далеко было до дочери господ, так что я переставал быть конкурентом на сердце служанки.
Еще раз глухо кашлянув, точно першит в горле, Боб Тербот доложил:
— Мистер Генри, мистер Тетерингтон зовет вас. Пришла почта с письмом от капитана Гулда.
— Поищи нас по саду еще минут пять, а потом доложи мистеру Тетерингтону, что сейчас приду, — предлагая я.
Нам с Фион надо остыть, успокоиться, иначе ее родителям придется принимать неприятные решения. Неприятные для меня. То, что дочь немного влюблена в меня — не секрет для миссис Энн. Женщина всегда должна быть в кого-нибудь влюблена: отца, соседского мальчишку, учителя танцев, женатого соседа, популярного певца, художника, политика или, на худой конец, в бога. В этом списке не бывает мужа, потому что любить можно только недосягаемое. А с досягаемым должны быть зарегистрированные отношения, чтобы не сбежал, не расплатившись за потраченную на него годы. По мнению миссис Энн, в данный момент я недостаточно платежеспособен, поэтому должен остаться недосягаемым.