Под британским флагом
Шрифт:
Мы должны были пересечь курс французского люггера или шас-маре по носу на удалении более мили. Я приказал подвернуть влево, чтобы сократить эту дистанцию. На шас-маре приняли наш маневр за желание напасть и подняли французский флаг. Видимо, решили, что мы французские коллеги. Я не стал их разочаровывать слишком рано. Мол, подойдем поближе, разберемся.
На бак шас-маре вышли пять человек, вооруженные мушкетами и палашами. Наверное, собирались на словах прояснить ситуацию, а оружие прихватили, чтобы нам быстрее дошло. На палубе французского корабля собралось еще пара десятков вооруженных типов, но к боя явно не готовились. Уверены, что вопрос решится на словах.
Когда расстояние между кораблями сократилось до одного кабельтового, я отдал
— Меняй флаг.
По правилам хорошего тона и международным инструкциям, перед первым выстрелом я должен показать свой настоящий флаг. Иначе мои действия будут расценены, как пиратские. На люггере увидели, что мы меняем флаг, но не придали этому значение. Они все еще были уверены, что повстречавшийся им шас-маре принадлежит французам.
Едва британский флаг достиг флагштока, я приказал расчету носового фальконета:
— Огонь!
Нос нашего люггера был направлен на бак шас-маре. Заряд картечи снес стоявших там пять человек, причем один улетел за борт.
— Право на борт! — скомандовал я рулевому.
Люггер быстро увалился на ветер, направив два фальконета левого борта в правый борт шас-маре.
— Огонь! — крикнул я комендорам.
Заряженные картечью фальконеты выстрелили по вражескому кораблю, целясь в фальшборт, за которым сейчас прятались корсары. К тому времени расстояние между кораблями было от силы метров пятьдесят. Картечь запросто прошибла тонкие доски фальшборта. Он теперь был весь в светлых оспинах. Несколько уцелевших французов встали, намереваясь ответить нам из мушкетов, но мои морские пехотинцы опередили их. Стреляли они здорово. Впрочем, промазать метров с двадцати — это надо суметь.
Корабли не столкнулись. Оставшись без рулевого, шас-маре тоже стал уваливаться на ветер и терять скорость. На его палубах не было видно ни одной живой души.
— Катер на воду! Абордажной партии грузиться! — скомандовал я.
На этот раз абордажной партией командовал сержант Джон Бетсон и входили в нее только морские пехотинцы. Лишь на руле сидел матрос-корсиканец. Они быстро добрались до шас-маре, зацепились двумя «кошками» и багром, после чего парами и довольно резво поднялись на борт. Там еще были живые семнадцать человек, спрятавшиеся в трюме, но сопротивляться они не собирались. Их вместе с одиннадцатью ранеными переправили на катере на «Делай дело». Десятка два мертвых выкинули за борт.
Когда первый француз ступил на борт люггера, я спросил:
— Когда вы захватили приз?
— Позавчера, — ответил он.
Если корабль пробыл у врага менее суток, он подлежал возврату хозяину, причем безвозмездно. Может быть, судовладелец отблагодарит экипаж, но вряд ли это будет больше сотни фунтов. Я бы подождал, когда минуют сутки, и только тогда захватил бы барк, ставший полноценным призом. Поскольку минуло около двух суток, можно было не ждать. Кстати, некоторые экипажи купеческих судов сдаются корсарам, ждут сутки, а потом отбивают приз и становятся его новыми хозяевами.
На шас-маре отправилась призовая партия под командованием мичмана Роберта Эшли. Абордажная партия вернулась на катер и быстро погребла к барку. Угольщик после первого же выстрела попытался сделать поворот фордевинд. Видимо, на нем было слишком мало матросов, чтобы быстро справиться с парусами. Точнее, матросов было достаточно, но пленные английские не спешили выполнять приказы малочисленных французских. Те не беспредельничали, потому что понимали, что скоро власть поменяется, и им припомнят всё. Восьмерых пленных французов перевезли на люггер, а на барк отправилась призовая команда под командованием мичмана Хьюго Этоу.
Я решил не рисковать, отвел призы в Плимут. Этот порт, точнее, его рейд — одно из мест базирования британского военного флота. Сама базы выше по течению реки Тамар, на правом берегу той ее части, что называется Хамоаз. Там пристани, доки, пакгаузы, другие служебные строения. В будущем она будет самой крупной из британских баз, в ней будут
В конце восемнадцатого века на рейде стояли восьмидесятипушечный линейный корабль третьего ранга «Кембридж», два фрегата и с десяток более мелких кораблей и купеческих судов. Это был второй английский восьмидесятипушечный корабль, который я видел. Мне сказали, что раньше их было много, но проект оказался неудачным, поэтому остальные списали до начала войны. «Кембридж» разобрать на дрова не успели, поэтому после начала войны превратился из плавучей казармы в боевой корабль и заступил на охрану гавани. На корабле держал свой флаг контр-адмирал Ричард Кинг. Ему и капитану «Кембриджа» Ричарду Боджеру подвалила редкая халява получать, как на действительной службе, и каждый день проводить на берегу в кругу семьи, если таковая имеется. Я кинул якоря рядом с линкором и с помощью сигнальных флагов сообщил о цели визита. Первыми прибыли на баркасе морские пехотинцы и забрали пленных французов, тридцать шесть человек. Двое раненых были в тяжелом состоянии, не жильцы. Главное, что мы успели их сдать живыми. За каждого получим по пять фунтов стерлингов. Следующими прибыли интенданты. Первым делом они допросили капитана барка-углевоза и забрали судовой журнал. Интенданты заинтересованы в том, чтобы бывший владелец судна не смог забрать его бесплатно. Впрочем, как подозреваю, судовладелец не будет настаивать. Скорее всего, барк был застрахован. Судовладелец получит страховку и вложит ее в какое-нибудь более спокойное предприятие. Убытки понесет только страховая компания, но это обязательная часть ее бизнеса. Трюма и каюты на обоих призах опечатали, взяли у меня судовую роль, в которой были указаны не только фамилии и должности членов экипажа, но и названия агентств, через которые перечислять призовые. Еще я приложил рапорт, где довольно живо описал, как захватывали оба приза, и перечислил подвиги своих подчиненных, которые они не успели совершить. О себе умолчал. Только дурак не сделает из этого рапорта вывод, что такими отважными парнями может командовать лишь неординарный капитан.
На следующее утро, оставив в Плимуте часть пассажиров и почты, я повел люггер в Портсмут. Ветер был слабый западный, в воздухе висела водяная взвесь, для обозначения которой в английском языке существует слово «дризл». Другие разновидности дождя (проливной, кратковременный, грозовой…) тоже поименованы. Никакой другой народ не придумал для обозначения дождя столько слов. Подозреваю, что это форма английского мазохизма. К вечеру ветер стих, а утром сменился на свежий восточный. Пришлось нам идти галсами, часто меняя курс, чтобы не сильно приближаться к французскому берегу. Как меня предупредили в Плимуте, корсарский флот у французов, не в пример военному, многочисленнен, дисциплинирован и боевит. В итоге добирались до Спитхеда шесть дней. Если бы остальные наши пассажиры сошли в Плимуте, уже давно доехали бы до Портсмута на дилижансе. Зато сэкономили пару шиллингов.
Мой экипаж тоже теперь легче переносил тяжелую службу. Они было приуныли, поняв, что их капитан в опале, что придется возить почту, позабыв о призовых. Для них фраза «чтобы ты жил на один оклад» уже стала проклятием, привыкли к шальным деньгам. Может быть, кое-кто догадывался, что я собираюсь свалить, и это не лучшим образом влияло на их настроение. Последние события убедили их, что капитан Генри Хоуп даже на такой дерьмовой работе найдет, как срубить деньжат, причем больше, чем удавалось в Средиземном море. По самым скромным подсчетам сумма призовых за шас-маре и барк с грузом угля должна была перевалить за пятнадцать тысяч фунтов стерлингов. Да и у меня как-то сразу пропало желание списываться на берег. Продолжу грабить на государственной службе. Иметь буду меньше, чем если бы сам снарядил корабль и получил приватирский патент, зато и не рискую потерять свое имущество.