Под чёрным солнцем
Шрифт:
— Вот в пятнадцать и наденет диадему, — голос, такое впечатление, начал слегка посмеиваться. — Вообще-то ученицы принимают полное посвящение, когда становятся девушками. Ваш мир, понятно, опять же исключение — технологический и очень развитый, взрослеете вы поздно, поэтому на Земле — не раньше шестнадцати ваших лет, что очень даже разумно. Но Елена, как ты понимаешь, — это «исключение из исключения»!
* * *
— Доброе утро, ханисет Виктор! — степенно поклонился Нилармах. — Я тут сделал медогонку по чертежам ханисетль Юллии, посмотришь?
— Конечно, фенет! — Страж Драконов был приятно удивлён. — Мёд, похоже, уже можно вынимать из ульев, так что ты вовремя
— Доброе утро! — подошёл Паланир. — Тебя вот ждали, а то не знаем — какие соты можно брать и сколько.
— А Юля разве не говорила? Те соты, которые пчёлы только начали запечатывать, и пока по две рамки. Через пару недель можно будет повторить.
— Да говорить-то говорила, — усмехнулся крестьянин. — Только сама боится в улей лезть, вот и надо, чтобы ты показал.
— Боюсь, — призналась Юля. — В амбаре подожду, пока вы рамки вытаскивать будете. Там уже всё приготовлено, даже бочонки успели сделать.
— А я не боюсь! — подскочила Стиламма. — Буду пустые рамки подавать!
— Ну пойдём! — подмигнул ей Виктор. — Правда, покусают нас точно — опыта пока никакого, долго провозимся.
Они действительно провозились с пятью ульями довольно долго, но под конец дело пошло уже быстрее. Виктор показывал Паланиру нужную рамку, тот, помогая себе ножом, вынимал её и перекладывал в плетёный короб, и Страж Драконов сразу ставил вместо неё пустую рамку с вощиной, которую подавала ему Стиламма. Поменяв так по две рамки в каждом улье, мужчины торопливо дотащили тяжёлый короб до сарайчика, в котором стояла медогонка, и Стиламма захлопнула за ними дверь.
— Ну что за дети — везде влезут!.. — Паланир начал было привычно ворчать, заметив у медогонки Тарсана и Таниссу, и вдруг осёкся. — Миретанль Нарелимма? Доброе утро! — он поклонился дочери князя.
— Доброе утро, фенет Паланир! — улыбнулась княжна. — Прошу прощения, это я уговорила ханисетль Леренну взять меня к вам. Очень интересно посмотреть, как теперь мёд собирают.
— А знаете что? — предложила Леренна, которая, конечно, тоже оказалась рядом. — Нисси, возьми в доме свежий хлеб и пару ложек, мама же пекла сегодня? Угостим детей первым мёдом!
* * *
Время белых ночей в Петербурге уже прошло, но августовские сумерки золотились над Невой каким-то вечным светом, не желая уходить — долгий северный день выдался солнечным, и даже хмуроватая улыбка задумчиво стоявшей у окна Марины незаметно для неё самой наливалась тихим солнцем. «Остаться, что ли, в Питере?» — подумала она. — «Нет, пока не получится — остальные-то все в Москве, а сама я появляться не могу, и Алина с Ларисой не могут».
— Мариша! — окликнули её из другой комнаты. — Какую пиццу заказываем?
— Острую, и чтобы мяса побольше, — девушка подошла к Алине, выбиравшей пиццу. — Давай эту?
— Ага, давай, — Ледяная Дева оформила заказ. — Ну вот, через час должны привезти, можно пока кофе выпить. Да, кстати! Виктор с Натой уже присмотрели новую квартиру, скоро переедут, и Антон с Хомкой с ними. А ты, если не хочешь здесь оставаться, можешь у Лены пожить, её мама не против.
— Юмор, если можно так выразиться, в том, что у меня своя квартира есть, — поморщилась Марина. — Формально-то моя, а фактически — в собственном доме пятый угол искала, потому что у несовершеннолетних — никаких гражданских прав! Собственница называется — хахаля мамашиного и того без помощи сковородки выставить не могла, хотя он-то мне вообще никто!
— Да-а? — подняла брови Алина. — По документам — именно твоя, а не родителей?
— Именно моя, бабушка мне одной завещала. Вот лучше бы не мне, блин! Мать из-за этого только больше злиться на меня начала — как так, у Взрослых Заслуженных Людей своей единоличной квартиры нет, а тут соплюха какая-то — и уже типа хозяйка! Мы в Тернополе до этого жили, я там в первый класс пошла, и тут бабушка зовёт: «Не справляюсь уже одна, переезжайте». У неё второй муж москвич был, так что осталась двушка после него. Мы, понятно, не «хохлы» даже, а галичане, с русскими не особо много общего, но какой украинец откажется от халявного жилья в Москве? Ну вот переехали — и не заладилось. Мать старается поскорее стать большей русской, чем сами великороссы, на русский сразу перешла, а батько, наоборот, подчёркивает, что он украинец, дома только по-украински. Что интересно, русский язык знал прекрасно, про русских ничего плохого не говорил, но вот домой ему надо было приходить непременно в маленькую Галицию!
— Да просто защитная реакция такая у человека была, — понимающе улыбнулась Ледяная Дева. — Чужая культура вокруг, вот они оба и подались в крайности.
— Ну да, похоже на то. В общем, скандалят, и меня тоже постоянно ругают, что не на том языке дома говорю. А мне и так трудно было научиться по-русски думать — это в Киеве, может быть, «мова» — противное школьное тягло и ничего больше, а в Тернополе-то — реально родной язык, на котором думают! Такая мешанина выходила, что по два подзатыльника сразу прилетало, — Марина зло выдохнула и сделала большой глоток из давно остывшей чашки. — Ушатали, короче, и друг друга, и меня, и бабушку — умерла через три года.
— А что они у тебя не разбежались сразу? — Алина, заметив, что чашка ученицы опустела, налила ей ещё кофе. — Мазохисты, что ли? Знаешь, с учётом их происхождения я бы не удивилась.[4]
— Если бы! — хохотнула девушка. — Из-за квартиры, естественно. Квартира бабушкина, а бабушка-то по отцу! Жить вместе не хотели, это да, а уходить-то кому? По-хорошему матери надо было бы, но она вцепилась, как клещ: «А почему я уходить должна? Здесь моя дочь живёт!» Вот тогда бабушка мне и сказала: «И меня в могилу сведут раньше времени, и тебе житья не дадут! А знаешь, оставлю-ка я тебе квартиру! Мирона-то Марийка, ясное дело, сразу выгонит, а её, как вырастешь, сама выгоняй, если захочешь».
— Что, так и сказала — «сама выгоняй»? Ну и бабуся у тебя!..
— А то! — усмехнулась Марина. — Ох, злой был батько, когда завещание увидел!.. Но со злости хоть что-то умное сделал наконец — свалил обратно на Украину. Сказал, правда, на прощанье: «Вырастешь — приезжай на родину, а эту стерву гони к чёртовой бабушке, сдавать квартиру будем!» Щас, разбежался! Я в то время и подумать не могла о том, чтобы маму выгонять — так спокойно стало, знаешь… Целый год хорошо было — мама, я и Россия. Вот тогда как-то незаметно и почувствовала себя русской. Русские евреи же есть, русские поляки есть, даже русские негры — и те есть, а галичанке что, невозможно? — девушка помрачнела и лихорадочно схватила сигарету. — К сожалению, только год. А дальше начался этот бабский психоз под кодовым названием «Штаны в доме». Сначала мать дядю Петю притащила. Хороший мужик был, да только не выдержал в конце концов — задушили его, что называется, в объятиях! Всё «Петенька» да «Петенька», ну и всё остальное в том же духе. Ну и какой мужик такие розовые слюни стерпит? Мне и то противно было, — она со злостью затушила окурок. — Свалил в закат ненаглядный Петенька, так мать сразу Сашеньку тащит! Этот фанатиком автомобильным оказался, всё дома какими-то запчастями заставил, а на баб смотрит, как на пустое место, но чтоб жратва ему из этого пустого места регулярно появлялась! А мне тринадцать было, самый колючий возраст, и ещё вопрос, куда этих колючек больше — наружу или внутрь! Как раз в тринадцать мать и нужна даже больше, чем в три, а она на меня рукой махнула, всё перед Сашенькой своим стелется. Знаешь, такие девки неприкаянные что только с собой не вытворяют! Пирсинг, татуировки, и хорошо ещё, если до наркотиков не доходит. А я, наоборот, посмотрела-посмотрела, как мать унижается, да и решила «по капле выдавливать из себя бабу»[5]. Хожу с тех пор только в брюках, курить начала, даже серёжки и те чуть ли не в лицо матери швырнула! Уши, кстати, можно восстановить, ты не в курсе?