Под чистыми звездами. Советский рассказ 30-х годов
Шрифт:
Шамшин дал. Сунув деньги в вырез платья, она так же неожиданно убежала. Бержере поджал губы.
— Какие бесстыдные глаза.
— А чего стыдиться?.. Она красивая… Ее зовут Лялькой.
У этой девушки есть мать. Вполне приличная женщина. Отца я не знаю… Может быть, они скрывают отца.
Бержере, слушая Шамшина, задумчиво качал головой.
— Почему вы не женитесь на ней? Вам нравятся такие женщины… Я заметил ваш взгляд.
Шамшин лениво ответил:
— Если бы в каждой женщине мы могли видеть будущую жену, мы никогда не ложились бы в постель рядом с женщиной.
— Неужели? — как будто намекая на что-то, ядовито
Бержере вытащил из кармана замечательной работы золотую табакерку и подал ее Шамшину:
— Откройте.
Шамшин приоткрыл крышечку. В табакерке лежала маленькая горсть камней, они сияли гранями и радугой.
— Здесь на двести тысяч, прекраснейшие образцы! — шепнул Бержере. — Я никогда в жизни не расстаюсь с этой табакеркой, конечно, за исключением тюрьмы. Мне необходимо рассматривать и чувствовать эти камни. Я постоянно тренирую свой глаз и свои пальцы. Так же и в жизни надо ничего не бояться, надо тренировать себя, чтобы чувствовать случай. Успех, победу, славу имеет только тот, кто стремится им навстречу. Человек, чувствующий случай…
— …почти бог! — зло подхватил Шамшин.
Бержере рассмеялся:
— Просто бог… Так думал Франс.
Они встали.
— Пройдем в соседний зал, — сказал Бержере, — я хочу вернуть сегодняшний ужин.
— Сколько с меня? — спросил Шамшин.
— Какие пустяки! — Бержере зевнул, прикрыв рот, — Мы сейчас выиграем. Allons bon! [1] За овальным зеленым столом, на самой середине, выше всех сидел желтый крупье. Посматривая на стороны, точно жулик, он кричал:
— Банк принимает! Банк принимает!
Наваливаясь на спины игроков, стояла жадная толпа державших мазу. Растратчики, рвачи, шулера тесно облепили стол, ожидая счастья. От толпы пахло, и стены были захватаны потными руками. Плавал табачный дым. Синяя муть зеркал превращала всю эту картину в мираж. Проигравшиеся подходили к зеркалам, чтобы поправить волосы или просто посмотреть на себя, и отходили в недоумении. Счастливец, мокрыми руками рассовывая по карманам деньги, бежал в ресторан. Столы заполнялись бутылками, слетались женщины, и лихо запевали цыгане. Нищие, в грязных сорочках, бродили из одного зала в другой. Они ни на что не надеялись, они дремали в креслах, потерявших позолоту. Утром очередной счастливец бросал им на колени бумажку в три рубля.
1
Начнем! (франц.)
Бержере локтями растолкал всю эту толпу. Взявшись за спинку стула, он протянул руку через чье-то плечо и крикнул банкомету:
— Прошу!
По его тону поняли — пришел крупный игрок. Шум сразу затих. Все посмотрели на Бержере глазами изумленных животных.
— В банке три тысячи, — тихо сказал крупье. В руках у него хрустела новая колода карт.
— Ва-банк! — спокойно ответил Бержере.
Крупье поднял голову и, прицелившись к игроку, улыбнулся.
— Простите, может быть, будете любезны обеспечить? Не правда ли?
Бержере тоже улыбнулся, сунул руку в жилетный карман и выбросил на стол табакерку. Все в толпе переглянулись.
— Банк бит, — сказал крупье.
Бержере снял со стола три тысячи, табакерку и отставил стул.
— Не желаете ли испытать счастье в следующую очередь? — ласково сказал он Шамшину… Тот почти механически сел, взял у Бержере выигранные деньги и, кинув их в банк, принял две карты. Кто-то сбоку подсказал: «Еще!» Он получил третью. «Жир!» — громко заявил сосед.
Это был Юсуп.
— Банк берет! — крикнул крупье и длинной деревянной лопаточкой кокетливо сгреб деньги в свой ящик. Почти все игроки вздохнули облегченно, справедливость была восстановлена.
— Я не понимаю… — спросил Шамшин. — Что это? Я проиграл?
Улыбающийся Бержере держал его за руку. Они покидали клуб. На лестнице к Шамшину подскочил Юсуп и спросил:
— Ну, как дела, Василий Игнатьевич?
— Какие?
— Нашли старуху?
— Не одну, а десять!
Шамшин был, конечно, подавлен, но по-прежнему смеялся и грубил.
Утром Шамшин проснулся в невероятном настроении. Его мучил проигрыш. И вообще все поведение казалось недостойным. Он долго лежал, завернув голову в одеяло, делая вид, что спит.
«Можно этого долга не отдавать… — думал он. — Да у меня и нет никакой возможности. Кроме того, страшно глупо сунуть этой гнуси свои кровные деньги. Конечно, никаких денег он не увидит. Да он и сам, по-моему, на это не надеется. Деньги-то шальные. И все-таки как некрасиво получается! Разве спустить ему картину? А кто за нее даст три тысячи? Какой дурак? Это нужно сделать так: в стиле любезности. Так сказать, в обмен.
Дело не в деньгах, а любезность за любезность… Я проиграл, ты получи картину. Только этот паршивый черт, несомненно, сморщится, если я ему так предложу. Тут надо сделать хитрее…
Надо, чтобы он умолял меня ее продать. Нет, и это нельзя. Ведь я же сказал, что картина не моя. Она принадлежит старухе…
Какой старухе?.. Вот положение. Теперь изволь искать старуху, да еще не какую-нибудь, а подходящую старуху. Если поехать к Ляльке да попросить ее достопочтенную мамашу? Опасно путать старух в эти дела… Нет, тут, я. думаю, следует поступить так. Нужно этих антикваров еще немножко повозить около картины, помучить, чтобы они вошли в раж, чтобы у них накипело до отказа и слюнки потекли… А потом сказать: пожалуйста, есть одна вещь! Как хотите, дело ваше, я тут ни при чем… Я дам адрес… Пусть они туда сегодня съездят. Лялька им скажет, что мамаши нет и неизвестно, когда вернется… Правда, Бержере может узнать Ляльку… И прекрасно! Пусть узнает… Это даже правдоподобнее. Ведь мог же я скрывать. А потом пройдет некоторое время, дело завертится, я тут что-нибудь придумаю…
А если они действительно возьмут картинку, я могу сказать:
картинка-то моя! Да. Так и сделаю… Комедия!»
Он выскочил из постели. Полетел в ванную, окатился холодной водой, выбрился, тщательно оделся и позвонил Бержере и Юсупу, чтобы они приезжали сегодня к семи часам вечера по интересующему их делу на Разъезжую, дом № И, л там он их встретит у ворот. Каждого он звал в отдельности, не сообщая о конкуренте, чтобы создать азарт.
За завтраком он весело рассказывал Ирине про Владимирский клуб, не упоминая об игре. Она огорчилась: