Под чужим флагом (сборник)
Шрифт:
— Я бы очень хотела видеть Мэри Джонс! — любезно заявила мисс Купер, садясь обедать.
— Она будет на пристани с белым платком в руках, — сказал боцман. — Завтра вечером вы ее увидите.
На другой день в назначенное время "Сокол" в полной тьме, руководимый двумя фонарями, входил в маленькую гавань.
Пристань при скудном освещении немногочисленных ламп, была совершенно пуста за исключением двух-трех неясных фигур. Вдали более ясно обозначались бесчисленные огни города. Шхуна плавным движением встала на якорь.
— Великолепная ночь! — сказал боцман.
Капитан пробормотал что-то неясное. Он тревожно смотрел на пристань.
— Теперь слишком поздно, — продолжал боцман, — вы не должны были ждать ее в такое время. Теперь десять часов.
— Я поеду туда завтра утром! — сказал Эванс, который был втайне недоволен, что мисс Купер не присутствовала при встрече. Если вы не пойдете на берег, мы можем, как всегда, сыграть в карты.
Боцман согласился, и все трое принялись за карты.
Капитан в этот день был в особенном ударе, и только что блестяще выиграл первую игру, как в дверь просунулась чья-то голова и громоподобный бас назвал его по имени.
— Э-э, — закричал Эванс, протягивая руку.
— Старик Джонс, — успел шепнуть мисс Купер боцман. В каюту ввалился богатырского сложения человек и обменялся энергичным пожатием с капитаном и боцманом. Взглянув на даму, он остановился, тяжело дыша.
— Невеста боцмана, — непринужденно заявил Эванс, — мисс Купер! Садитесь капитан. — Принесите джину, Билль!
— Для меня не надо, — с усилием, но решительно сказал капитан Джонс.
Боцман и капитан обменялись удивленным взглядом, не замеченным Джонсом, занятым решением какой-то трудной задачи. После продолжительного молчания, во время которого все тревожно на него смотрели, он полез через стол и снова обменялся с Эвансом рукопожатием.
— Много обязан, капитан! — сказал Эванс, польщенный таким вниманием.
Старик встал, посмотрел на него и положил руку на плечо; затем он снова пожал его руку и ободряюще потрепал по спине.
— Случилось, что-нибудь? — спросил в конце концов встревоженный подобными манипуляциями капитан. — Что Мэри… Она больна?
— Гораздо хуже! — возразил тот, — гораздо хуже, мой бедный мальчик. Она вышла замуж за полицейского.
Впечатление от его сообщения было потрясающее.
Сам Джонс больше всех был удивлен, взглянув на мисс Купер, которая, вскочив со своего места, дико на него уставилась.
— Когда это случилось? — глухим голосом спросил, наконец, Эванс.
— В четверг вечером, — сказал старик. Он — сержант! Я хотел сперва вам написать, но потом решил, что лучше уж самому объясниться. Мужайтесь, мой мальчик, не одна Мэри Джонс на свете!
С этим неоспоримым доводом капитан Джонс удалился. После его ухода настало молчание, изредка прерываемое перешептыванием мисс Купер с боцманом. В конце концов, они не выдержали и покинули безмолвного капитана.
Он долго сидел за столом, неподвижно, глядя в угол, наконец, лампа сама собой потухла, он вздохнул и отправился спать.
В силу традиции
— Вот чего я совсем не выношу на судне, — сказал вахтенный, — так это женщин. Сначала они задают уйму глупых вопросов, а потом жалуются капитану, что вы им невежливо отвечаете. А если вы отвечаете вежливо, что в результате? Думаете, пачка табаку, шиллинг или что-нибудь в этом роде? Ничего подобного. Скажут "спасибо", да еще таким тоном, будто одолжение делают, вообще с вами разговаривая.
Или вот еще. Попроси какую-нибудь девицу сойти с каната, который тебе надо смотать! Она на тебя так посмотрит, что уж лучше подождать, пока она сама соизволит сойти. А выдерни из-под нее этот канат без предупреждения, она просто утопит корабль. Я знал одного парня — он уже помер, бедняга, и оставил трех вдов оплакивать утрату, — так тот говорил, что даже при его опыте женщины всегда оставались для него загадкой, как в первый день женитьбы.
Конечно, иногда попадается девица, переодетая парнем, которую берут юнгой, и никто ни о чем не догадывается. Так и раньше случалось, и дальше будет, я уверен.
Был с нами такой забавный случай. Я ходил тогда стюардом на "Лондонском Тауэре". Отправлялись мы с большим грузом в Мельбурн и прямо перед отходом взяли юнгу. В судовой журнал его вписали как Генри Маллоу, и он отличался удивительным отвращением к любой работе и не проходящей морской болезнью. Каждый раз, когда надо было что-то делать, парню становилось дурно вне зависимости от погоды,
Тогда над ним взял шефство Билл Доусет. Он сказал, что сделает из парня настоящего моряка. Думаю, если бы Генри пришлось выбирать себе отца, он выбрал бы кого угодно, только не Билла. Что касается меня, то я вообще предпочел бы остаться сиротой. Больше всего Билл налегал на устные методы воспитания, а когда это не помогло, перешел к рукоприкладству. Правда, Генри не понимал, что это делалось для его же блага, и каждый раз так плакал, что нам становилось за него стыдно.
В конце концов Биллу стало боязно его трогать, и он перешел на то, что называл саркастическим тоном. Но тут выяснилось, что в этом Генри давал ему сто очков вперед и затыкал его на первом же слове.
Ну тогда Билл обратился к своему основному таланту, и тут же Генри побежал к шкиперу жаловаться на его выражения.
— Выражения? — спросил шкипер, глядя на парня людоедом. — Это какие же выражения?
— Грубые выражения, сэр, — сказал Генри.
— Ну-ка, повтори какое-нибудь, — сказал шкипер. Генри содрогнулся.
— Я не могу, сэр. Это… это как вы вчера разговаривали с боцманом.
— Марш на место! — заревел тогда шкипер. — Займись своим делом, и чтобы я тебя больше не слышал! Тебе не юнгой быть, а в женской школе учиться!
— Я знаю, сэр, — всхлипнул Генри. — Но я не думал, что здесь будет так плохо.
Шкипер тупо на него уставился, потом протер глаза и снова уставился. Генри опустил голову и вытер слезы.
— Бог мой, — сказал шкипер. — Только не говори мне, что ты девчонка!
— Если вы не хотите, сэр, я не скажу, — ответил Генри и снова вытер слезы.