Под чужой личиной
Шрифт:
Вдоволь поплутав по узким и широким улицам и не найдя ничего сверх наших потребностей, мы выбрали первый попавшийся дом с простенькой деревянной вывеской, на которой красовался остов кровати и окружающие его два столовых прибора, намекая, видимо, на питание мебелью. Но, несмотря на пугающую рекламу, мы решились.
Отдав коней на растерзание местному конюху, от которого за полверсты разила спиртным домашнего приготовления, мы вошли на постоялый двор, на первом этаже которого располагалась вполне приемлемая (по нашим денежным возможностям) корчма. Мор что-то пошел выяснять у стойки, а
Я его вспомнила – он меня, видимо, нет, так как, отвернувшись от своей кружки, вперился в меня цепким взором золотисто-карих глаз. Вот влипла. Через несколько минут тщательного разглядывания, эльф отклеился от своего поста и, бросив корчмарю звонкую монету, решительно пошел в нашу сторону. Дела...
Он остановился, нависая надо мной в свой немалый рост, высокомерно (а как еще?!) изучая мое малопривлекательное лицо, и, наконец, недоверчиво выдохнул:
– Ингер?
В пору было лесть под стол...
В ту весну, спустя пару недель, как на полях сошел снег, обнажив голую землю и прошлогоднюю иссушенную траву, дом земского старосты, а по совместительству моего отчима, навестили странные гости.
Эльфы.
Я с задумчивостью предельно аккуратно доплела вторую косу, расчесала прямую челку до бровей, скрывающую шрамы на лбу, и стала спускаться вниз к беседующим гостям, как приказала матушка.
Тонкая подростковая фигурка, втолкнутая в самое приличное платье, что у меня было, ничем особо примечательным не отличалась, но, едва завидев меня на пороге, отче расплылся в улыбке, а эльфы повернули свои точеные лица в мою сторону. Исключительно из вежливости. Да так и застыли.
То краснея, то бледнея от такого специфического внимания, я приблизилась к отцу, крепко держась за спинку кресла, чтобы, не дай-то боги, не свалиться в обморок. Улыбнулась, обнажив выросшие с осени клыки.
Эльфы и ухом не повели. Очевидно, думали, что так и надо, чтобы в доме селянина, хоть и небедного, жило такое вот “сокровище”.
– Дочь моя, – отче приобнял меня за талию, прижав к себе, но, увидев вытянувшиеся физиономии остроухих, поспешил пояснить, – приемная. Красавица...
Эльфы дружно закивали, списав подобное развитие делового разговора на возраст старосты, неизвестно, соглашаясь, или смиряясь с его утверждением. По крайней мере, лично я считала себя необычной. Какая тут красота?
Не отпуская спинки мебели, я принялась разглядывать эльфов.
Один из них, обыденно светловолосый, был, кажется, маг, весь увешанный амулетами, с исходящей от них силой, обжигающей мои легкие. Стихийник значит.
Второй, смуглый и коротковатый для чистокровного, с прозрачно-зелеными глазами и дымчатыми волосами, гладью обрамляющими жесткое лицо с тонкой линией бескровных губ, которые он нервно покусывал, только отец начинал смотреть в другую сторону.
Третий явно помоложе, с задорным блеском золотых глаз, в которых колыхались отблески пламени оплывающих свечей. Волосы темные, но не черные, собранные на затылке в гладкий хвост, достигающий середины спины. Лицо одухотворенное до невозможности. Он единственный остался закутанным в тонкий серебристый плащ с застежкой под горло, ожидающе барабаня по столешнице тонкими аристократическими пальцами. На безымянном (как его скрутили, такого молодого?) матово блестело узкое кольцо с замысловатыми рунами. Не серебро, не золото. Будто светится изнутри. Красиво-то как...
Внезапно эльф повернул голову, и мы столкнулись взглядами. Я пискнула, ощутимо заливаясь краской, и подобрав полы длинного платья, покинула место дислокации, предусмотрительно забежав за угол и оставшись за второй дверью, ведущей в отцовский кабинет. Приложила ухо к створке.
Сначала они говорили о каких-то делах в Крэсе, потом, незаметно, перебрались в Заграничье. Магическая защита, наложенная на высокие стены Заслона, на них не действовала. Молодой эльф говорил о том, что ему нужно поторапливаться домой, а добраться до Границы не пятиминутное дело. Его телохранители (как я поняла из сумбурного разговора, который разобрала в лучшем случае наполовину), раскланявшись, удалились. Отец остался один на один с золотоглазым эльфом. Я прильнула к замочной скважине:
– У меня к тебе есть дело, человек, – холодный, бесстрастный голос заставил меня поежиться, словно от промозглого северного ветра.
– Какое, достопочтенный господин?
– Отдай мне свою падчерицу. – Я едва не упала от этого заявления, еще жаднее прислушиваясь и приглядываясь
– Зачем?
– Я женюсь на ней.
– Но... она совсем еще ребенок, – неубедительно запротестовал отец.
– Я подожду ее взросления. Предварительно забрав с собой. Здесь ей нечего делать.
– Tear-ell, – от безысходности голос отца сорвался, – при всем уважении я не могу отдать вам дочь.
– Почему? Люди ее никогда не примут. А эльфов я уговорю.
– Я не сомневаюсь в ваших возможностях, достопочтенный, но нет. Я желаю ей счастья, а его навязать невозможно...
– Вы отклоняете мою просьбу? – скептически уточнил эльф.
– Ваша просьба напоминает приказ.
– Это и есть приказ, – стальные нотки, пробившие бархатный баритон, были невыносимы. – Как зовут вашу дочь?
– Ин... Ингерия.
– Ингер, Ingy, Сверкающая. Ей подходит.
– Так звали мою настоящую дочь.
– Вот как, – в голосе не было и капли сожаления. Бесчувственный чурбан с ушами!
– Она умерла. Весной. В год, когда ей было четырнадцать, как и Инге сейчас.
– Ничем не могу помочь.
– А зачем вам... ее имя?
– Вплету в свою судьбу, разве неясно? Тогда уже ничто не сможет нас разлучить.
У меня похолодела спина. Кажется, даже пот выступил. Он обращается со мной, как с вещью. Интересной, единственной в своем роде, требующей аккуратного и бережного ухода, но вещью. Не обладающей собственными чувствами и желаниями.