Под глифом "Бесконечность"
Шрифт:
— Кто? — искренне удивился Галицкий.
— Н-не дел-лай из мен-ня дур-рака. Эт-то оскор-рбляет нас всех.
— Надо уметь проигрывать, Октавиус…
— А ты ув-верен, что выиграл, Дава? — что-то было в голосе, что заставило Галицкого насторожиться.
— Что ты имеешь в виду?
— Есть кое-что, что ты з-захочешь узнать. И на этот р-раз твои «соболи» теб-бе не пом-могут.
— Я знаю, как играть в эти игры, Октавиус. Меня не обмануть…
— Ты уж-же что-то выяс-снил? Фонемы, д-да? Тебе нужны фон-немы….
— Умей проигрывать, Октавиус, мой тебе совет…
— Не дум-май, что всё т-так прос-сто, вот теб-бе мой.
Галицкий выругался и оборвал связь.
Глава 19
— Ты тут посиди тихонечко, Тёмыч, ладно? И матери ни слова, а то аккумулятор в твоём аппарате опять сядет…. — это Лана, младшая сестра. Недавно она побрилась на лысо и проколола язык в трёх местах, что-то там говорила ещё про клитор, но это уже её личное дело.
«Посиди тихонечко»
По-другому не получается, только так. За стеной гремят жёсткие басы, сотрясая хрупкие перегородки. Дверь распахивается и вместе с клубами ароматного ядовитого дыма в клетушку заваливаются двое. Им всё равно, что на кровати лежит хозяин комнаты — они увлечены друг другом. Кажется, девка готова съесть своего парня, так широко раскрывается её жадный рот. В ответ тот стягивает с неё тонкие брюки вместе с нижним бельём. Рыхлая девка, но сочная. У неё на бедре татуировка, роза с шипами. Вздохи и стоны сопровождают действие. Парень заваливает свою пассию на кровать, прямо на чужие парализованные ноги, сдвигая их в сторону, как какую-то мебель, попутно снимает с себя всё, что мешает свершиться половому акту. Кажется, оба под кайфом.
— Давай, ну… — стонет девка, откидываясь на спину.
А Артём просто смотрит и молчит. «Посиди тихонечко».
Можно долго смотреть на искажённые лица, на податливое под чужими пальцами тело. Ритм не прерывается ни на долю секунды. Наконец, девка застонала, а её партнёр напрягся, а потом завалился вперёд.
— О, да, детка…
Девка, наконец, обратила внимание на молчаливого наблюдателя.
— О, извини, парень, — хохотнула она, в руки прилетели ношеные женские трусики, — на, хоть подрочишь тут…
Артём сжал кусок кружев в кулаке. Как она пахнет? Отвратительно…
— Артём, ты никуда не поедешь…
— Что-о не та-ак? — зубы сжимаются до судорог в челюсти. Говорить трудно, приходится растягивать гласные.
— Это опасно! Я не позволю ставить над тобой эксперименты, — звучит очень пафосно. Особенно от матери. Она была рядом едва ли пару дней за всю жизнь. Врачи и патронатные сёстры, вот, кто был рядом всё время. Каждый раз разные.
— Бо-оишься по-отерять посо-обие? Я у-уже по-одписа-ал контра-акт.
— Тёмка…. — мать в растерянности отступает, а в проёме двери видно ухмыляющуюся рожу Ланы и её подружки в светлом комбинезоне. Обе те ещё стервы.
— Дурак ты, Тёмка…
Вик снова проснулся от толчка в грудь. Последние дни, особенно ночи, переполнены воспоминаниями. Некоторые были приятными, но в основном тоскливые, жалкие, жестокие, болезненные. Какие угодно. Тори-Лис права, с памятью приходит усталость. Лучше никогда не открывать этот ящик. Он был сто тысяч раз прав, закрывая себе доступ к некоторым событиям.
Он поднялся. Сегодня голова не кружится. Кажется, восстановление завершилось. Снова. На столе лежит пакет с одеждой. Наконец-то.
Вик встал, раскрыл податливый локер, надел просторную бесформенную майку и брюки. Обуви не выделили, но это не беда.
— Вас приглашают к завтраку, — в дверях неожиданно возник уже знакомый дроид, которого Вик назвал Болван. Болван заходил довольно часто. Даже чаще, чем Тори.
Завтрак — это хорошо. Выйти из опостылевшей палаты — ещё лучше. Следуя за роботом Вик отмечал себе, что клиника, если это была она, пуста. Кроме обслуживающих роботов живых людей здесь не было. Что произошло с Террой за те годы, что прошли без него? Революция? Роботы сместили «кожаных мешков» на дно пищевой цепочки? Стало смешно.
Дроид привёл пациента в небольшую светлую комнату. Панели на потолке заливали всё пространство мягким желтоватым светом. Тори уже сидела за столом, поглощая виноград из миски перед собой.
— Смотри, какой, — она взглянула сквозь ягоду на диодный светильник над головой, с удовольствием отправила её в рот, — идеальный.
— Доброе утро, — Вик огляделся. Просто стены, даже без картин или грамот. Стол посередине и пара дроидов — официантов. — Тебя не смущает, что мы здесь единственные живые люди?
— Неа, — Тори ухмыльнулась, — это же Терра, тут вообще с этим туго…
— С чем?
— С людьми…
— Доброе утро, доброе утро, — в комнату вошёл робот, больше похожий на гигантского паука. — Меня зовут Давид Галицкий, не помню, представился я вам иди нет. Вы — мои гости…
— Угу, — Вик угрюмо взглянул на паука. «Туго с людьми», — знакомы.
— Благодаря вам мы отобрали достаточное количество образцов. Осталось ещё кое-что…
— Что? — Тори отправила в рот ягоду, — мы договаривались на пару недель и забор биоматериала.
— Да, — протянул робот, осторожно обходя стол, — только… это ничего не дало… и не даст.
— Почему? — Тори напряглась едва заметно, — ты говорил, этого будет достаточно.
— За многие годы нахождения в биологических тканях эмульсия Резника претерпела изменения, — механический паук замер, — её невозможно выделить, не убивая клетки, а это делает все усилия… бесполезными.
— Что ж, очень жаль…
— Но мы договаривались на результат, — вкрадчиво проговорил Галицкий. — Которого мы не достигли.