Под гнетом страсти
Шрифт:
Залесская, между тем, торопливой походкой прошла сад и поднялась на террасу.
— Что случилось с Реной?! — вскричала Анжелика Сигизмундовна.
Она бросилась к Ядвиге и схватила ее за руки.
— Она умерла?
— Нет!
— Больна, умирает?
— Нет.
— Так что же?
Залесская еще ниже опустила голову.
— Что же, что же? — простонала Анжелика Сигизмундовна и вдруг схватилась руками за голову.
Она поняла.
— Это невозможно!
— Она уехала… — чуть слышно прошептала Ядвига.
— Уехала, куда, как?
— Не знаю… Ее увезли!
— Увезли!
Она хрипло вскрикнула, схватила Ядвигу за руку и с необычайной силой потащила ее в гостиную.
— И ты осмеливаешься это говорить, — продолжала она глухим голосом. — Ты, ты…
— Ради Бога, выслушайте меня… Вот как это случилось.
Ядвига подробно рассказала все, что знала.
Анжелика Сигизмундовна, овладев собой после первого порыва отчаяния, слушала ее стоя, неподвижная, бледная как полотно, с искаженным лицом.
— И это все! — почти холодно произнесла она по окончании рассказа няньки.
— По крайней мере все, что я знаю. О, вы даже не в состоянии меня обвинять так, как я сама себя обвиняю за мою глупость, за мое доверие… — говорила Ядвига, обливаясь слезами и ломая руки.
— Все это пустяки, — прервала ее Анжелика Сигизмундовна. — Что сделалось, того не воротишь. Я сама узнаю, насколько ты виновата. Дело не в слезах и не в отчаянии. Надо действовать, разыскать Рену и спасти ее, если есть время, узнать, кто этот человек. Кого ты подозреваешь?
— Никого!
— Ты ничего не замечала?
— Клянусь вам, я никого не видала около фермы.
— В таком случае, это насилие!
— Не думаю.
— Почему?
— Та, которую видели в карете, весело улыбалась.
Анжелика Сигизмундовна ходила взад и вперед по гостиной, подобно разъяренной львице в клетке.
— Вся моя жизнь снова разбита! — прошептала она. — Я проклята.
Она остановилась, посмотрела на Ядвигу и протянула ей руку.
— Я не сержусь на тебя. Мать должна сама наблюдать за своей дочерью, а я такая мать, которая не могла этого сделать!
— Вы на меня можете не сердиться, вы меня можете прощать, но я себе этого никогда не прощу. Я теперь многое припоминаю…
— Что такое?
— У девочки изменился характер.
— С каких пор?
— На другой день после вашего отъезда. Она против обыкновения не скучала. Меньше об вас говорила. Была веселее, чем прежде, кокетливее… Чаще стала совершать продолжительные прогулки… Я этому радовалась…
Анжелика Сигизмундовна опустилась в кресло, закрыла лицо руками и долго хранила глубокое молчание.
Ядвига молчала тоже, уважая сдерживаемую душевную боль матери.
— Это человек богатый… и немолодой!.. — вдруг начала, как бы разговаривая сама с собой, Анжелика Сигизмундовна.
— Почему вы так думаете? — не удержалась, чтобы не спросить, Ядвига.
— Мне знакомы подобного рода дела! Эти кареты… вся обстановка… Молодой человек, особенно влюбленный, выказал бы себя… сделал бы какую-нибудь неосторожность… Скрытность Рены, ее обдуманное молчание… все это было ей предписано… Очевидно, он все предвидел… Я узнаю ловкую руку, наторевшую в руководстве женщинами, умеющую скрыть концы любовных похождений… Бедная, бедная Рена! Мужчины — это подлые, низкие, презренные существа… Ты по своему неведению попала в их страшные когти… Нужно узнать… и я узнаю…
Она вдруг поднялась с места.
— Если поздно спасти тебя, то не поздно отомстить за тебя! — воскликнула она, ломая руки. — Ядвига, — быстро сказала она, — ты переночуешь у меня… Завтра мы вместе поедем…
— Куда?
— В Покровское! Я сама произведу следствие.
— Но разве вы не обратитесь в полицию, в суд?.. Я хотела так сделать, но побоялась без вас…
— И хорошо поступила. Никогда!.. Лучше умереть!
Ядвига смотрела на нее удивленно вопросительным, взглядом.
— Как же вы хотите ее найти?
— Да разве ты не понимаешь, что женщина, подобная мне, не может ничего предпринять или предъявить жалобу — это значит отдать себя на посмешище толпы, оскандалить мою дочь!.. Мне жаловаться на то, что соблазнили мою дочь!.. О, как над этим станут потешаться все… и в моем кругу… и в кругу порядочных людей. Кто поверит моему горю? Кто поверит искренности моих слез? Разве ты-то не знаешь, что все, что ты здесь видишь, — позор. Что вся эта роскошь, меня окружающая, — грязь. Что одно мое имя — бесчестие. Все эта, прольется потоком грязи на мою дочь… Я загрязню ее гораздо больше, если буду публично требовать ее возвращения, чем похитивший ее подлец, который, едва пройдет его минутное увлечение, прогонит ее.
— Однако… может быть, если он ее любит… она так прелестна… я не могу верить…
— Он ее не любит! — повторила Анжелика Сигизмундовна со смехом, заставившим содрогнуться Ядвигу. — Любовь… всех этих мужчин… я знаю, чего она стоит, для меня это, к несчастью, не новость! Но довольно об этом! Я решила даже не откладывать до завтра… Мы едем сегодня же вечером.
Ядвига молча стояла перед своей бывшей воспитанницей и, казалось, была теперь более потрясена страшным презрением последней к самой себе и другим, нежели несчастьем, постигшим Рену.
На следующий день они обе уже были в Покровском.
VI
СЛЕДСТВИЕ
В продолжение целой недели Анжелика Сигизмундовна молча утром уходила с фермы, молча возвращалась бледная, утомленная, расстроенная.
Ядвига не смела ее расспрашивать.
Однажды вечером она вернулась позднее обыкновенного. Глаза ее блестели. Она молча села в угол своей комнаты, бывшей когда-то комнатой дочери. Она поселилась в ней по ее собственному желанию. Нянька последовала за ней.