Под кардинальской мантией
Шрифт:
— Прошу извинения, — сказал я, обнажая шпагу и становясь на место. — Должен же был проклятый кредитор застигнуть меня так некстати! Теперь я к вашим услугам.
Он отдал честь, и мы скрестили шпаги. С первого же момента я не сомневался в исходе нашей дуэли. Скользкие камни и слабый свет давали ему, правда, некоторый шанс, некоторую выгоду, более того, чем он заслуживал, но как только я коснулся его лезвия, я понял, что он новичок в искусстве владеть шпагой. Быть может, он взял с полдюжины уроков фехтования и затем упражнялся с каким-нибудь англичанином, таким же тяжелым и неповоротливым, как и он. Но это было все. Он сделал несколько смелых, но очень неловких нападений, и когда я удачно отпарировал их, для меня исчезла всякая опасность; он был всецело в моей власти.
Я стал играть им, следя, как пот выступал у него на лбу, и ночной мрак, словно тень смерти, все гуще и гуще падал на его лицо. Мною руководила не жестокость, — Бог свидетель, что я никогда этим не грешил, — но в первый раз в жизни я чувствовал странное нежелание нанести удар. Мокрые кудри прилипали к его лбу, дыхание судорожными толчками вырывалось из груди. Я слышал за своею спиной ропот, кто-то даже не удержался от громкого проклятия… И вдруг я поскользнулся, поскользнулся и в один миг очутился лежащим на правом боку, ударив правый локоть о мостовую так сильно, что рука у меня онемела до самой кисти.
Он остановился. Десяток голосов закричал:
— Ну, теперь он ваш!
Но он остановился. Он отступил назад и, опустив шпагу, ждал с сильно вздымавшейся грудью, пока я не поднялся на ноги и снова не закрылся своей шпагой.
— Довольно, довольно! — раздался позади меня грубый голос. — Неужели и после этого вы не оставите его?
— Будьте осторожны, сударь, — холодно сказал я, потому что он продолжал стоять в нерешительности. — Это была простая случайность. Не рассчитывайте на нее в другой раз.
Несколько голосов закричали:
— Как вам не стыдно?
Кто-то крикнул даже:
— Подлец!
Англичанин выступил вперед, пристально глядя на меня своими голубыми глазами, и безмолвно занял свое место. На его напряженном белом лице я читал, что он готов на все, даже на самое худшее, и его мужество приводило меня в такое восхищение, что я был бы очень рад, если бы кто-нибудь из зрителей, любой из них, занял бы его место. Но это было невозможно. Я вспомнил о том, что двери игорного дома будут теперь навсегда закрыты для меня, вспомнил об оскорблении, нанесенном мне Помбалем, о насмешках и обидах, которые я всегда смывал кровью, — и, с силой ударив по его лезвию, я пронзил англичанина насквозь.
Когда он упал на камни мостовой, вид этих полузакрытых глаз и этого лица, белевшего в темноте ночи, — не скажу, чтобы я долго смотрел на него, потому что через секунду дюжина товарищей стояла подле него на коленях, — заставил мое сердце непривычно сжаться. Но это продолжалось лишь одно мгновение. Я увидел вокруг себя кольцо нахмуренных и сердитых лиц. Держась на почтительном расстоянии от меня, люди шипели, проклинали меня, угрожали, называя черною смертью и тому подобными эпитетами.
Большая часть их была негодяями, собравшимися вокруг нас в продолжение поединка и следившими из-за ограды за всем происходившим. Одни рычали на меня, как волки, называя меня «мясником», «головорезом»; другие кричали, что Беро опять принялся за свое ремесло; третьи угрожали мне гневом кардинала, тыкали мне в лицо эдиктом и злобно заявляли, что идет стража и что меня вздернут на виселицу.
— Его кровь падет на вашу голову! — с яростью кричал один. — Он умрет через час! На виселицу вас! Ура!
— Пошел прочь! — сказал я.
— Да, в Монфокон! — насмешливо ответил он.
— Нет, в свою конуру! — ответил я, бросив на него такой взгляд, что он поспешил попятиться назад, хотя нас разделял забор.
Стоя несколько поодаль, я тщательно вытирал свою шпагу. Я отлично понимал, что в такой момент человек не может рассчитывать на особенную популярность. Те, кто пришел со мной из игорного дома, косились на меня и, когда я вздумал подойти к ним, повернулись ко мне спинами. Те же, которые присоединились к нам позже, нисколько не были вежливее их.
Но мое самообладание нелегко было сломить. Я надел шляпу набекрень и, накинув на себя плащ, вышел с таким развязным видом, что подлые щенки разбежались врассыпную, не подпустив меня и на десять шагов. Толпа у забора рассеялась так же быстро, и через минуту я был на улице. Еще минута, и я убрался бы подобру-поздорову, как вдруг раздался барабанный бой. Толпа исчезла во мраке, а меня окружили со всех сторон кардинальские стражники. Я был немного знаком с начальником отряда, и он вежливо приветствовал меня.
— Плохая история, мосье де Беро, — сказал он. — Человек умер, сказали мне.
— Ничего подобного, — ответил я веселым тоном. — Если это вас привело сюда, то можете спокойно идти домой.
— С вами, конечно, — сказал он, усмехаясь. — И так как идет дождь, то чем скорее, тем лучше. К сожалению, мне придется попросить вашу шпагу.
— Извольте, — ответил я с философским спокойствием, которое никогда не покидало меня. — Но мой противник не умрет, имейте это в виду.
— Дай Бог, чтобы это послужило вам на пользу, — сказал он тоном, который мне не особенно понравился. — Налево, ребята! В Шатле! Шагом марш!
— Бывают и худшие места, — сказал я и подчинился судьбе.
Мне уже случалось побывать в заключении, и я знал, что есть только одна тюрьма, из которой никто не может убежать. Но когда мне сказали, что мой знакомец получил инструкции отдать меня под стражу как обыкновенного преступника, уличенного в краже или убийстве в целью грабежа, признаюсь, у меня сердце упало. «Если мне удастся добиться свидания с кардиналом, — думал я, — все еще может хорошо кончиться. Но если мне не удастся, если дело будет ему представлено в ложном свете или, наконец, он сам будет в дурном настроении, тогда пиши пропало! В эдикте прямо сказано: смертная казнь!»
— Как? Опять, мосье де Беро? — сказал он, поднимая брови. — Ну и смельчак же вы, если снова являетесь сюда. Старая история, вероятно?
— Да, но он не умер, — спокойно ответил я. — Пустяшная царапина! Это было за церковью Св. Якова.
— Ну, а мне он показался довольно мертвым, — заметил начальник стражи, который еще стоял тут.
— Ба! — презрительно ответил я. — А вы слыхали, чтобы я когда-нибудь сделал ошибку? Если я намерен убить человека, я убью его. А теперь я именно старался не убить его. Стало быть, он останется жив.