Под кардинальской мантией
Шрифт:
— Достаточно, чтобы силой принудить вас к повиновению, — внушительно ответил я. — Но это еще не все. Тридцать драгунов в настоящее время взбираются на холм с целью захватить вас, и они уж не сделают вам подобного предложения. Сдайтесь мне, прежде чем они подоспеют, и я сделаю все возможное, чтобы предоставить вам облегчение. Промедлите, и вы попадете к ним в руки. У вас нет выхода.
— А вы удовольствуетесь моим словом? — медленно спросил он.
— Я оставлю при вас ваши пистолеты, господин де Кошфоре.
— Но я должен, по крайней мере, знать, что вы не один.
— Я не один.
— В таком случае даю вам слово, — сказал он со вздохом. — И, ради Бога, достаньте мне немного пищи и постель. Мне уже надоел этот свиной хлев. Мой Бог! Уже две недели, как я не знаю простынь!
— Вы можете сегодня ночевать в вашем доме, если вам угодно, — торопливо продолжал я. — Но они уже подходят. Будьте добры ждать меня здесь, а я пойду им навстречу.
Я вышел из хижины как раз в ту минуту, когда лейтенант, окружив своими людьми котловину, спрыгнул вниз в сопровождении двух сержантов, чтобы арестовать беглеца. Вокруг открытой двери царила непроглядная тьма.
Лейтенант не заметил моего человека, притаившегося в уголке под тенью шалаша, и, увидев меня на освещенном четырехугольнике двери, принял меня за Кошфоре. В один миг он поднес пистолет к моему носу и с торжеством закричал:
— Арестую вас!
При этих словах один из сержантов поднял фонарь и поднес к моему лицу.
— Что это за глупые шутки? — сердито закричал я в ответ.
У лейтенанта раскрылся рот, и на мгновение он точно окаменел от удивления. Не более часа тому назад он оставил меня в замке. Оттуда он явился сюда без всякого промедления и вдруг находит меня здесь. У него вырвалось громкое проклятие, его лицо потемнело, усы задрожали от ярости.
— Что это такое? Что такое? — закричал он. — Где этот человек?
— Какой человек? — спросил я.
— Кошфоре! — заревел он, не будучи в состоянии сдержать своей ярости. — Не лгите мне. Он здесь, и я возьму его!
— Вы опоздали, — ответил я, внимательно следя за его движениями. — Господин де Кошфоре здесь, но он уже сдался мне и должен считаться моим пленником.
— Вашим пленником?
— Да! Я арестовал его в силу предписания, данного мне кардиналом. И в силу того же я никому не отдам его.
— Никому не отдадите его?
— Никому!
Несколько секунд он с искаженным лицом смотрел на меня. Это было настоящее олицетворение ненависти и бессильной злобы. Но затем я увидел, как его лицо озарилось новой мыслью.
— Это чертовская хитрость, — заревел он, как сумасшедший, размахивая своим пистолетом. — Это обман и надувательство. Черт возьми! У вас нет никакого предписания! Я теперь понимаю! Я теперь все понимаю! Вы явились сюда, чтобы надуть нас. Вы принадлежите к их шайке, и это ваша последняя попытка спасти его.
— Это еще что за глупости? — презрительно сказал я.
— Вовсе не глупости, — ответил он убежденным тоном. — Вы обманули нас, вы одурачили нас; но теперь я понимаю. Час тому назад я изобличил вас перед этой надутой мадам в замке и еще дивился тому, что она не придала никакой веры моим словам. Я дивился тому, что она ничего не хотела прочесть на вашем лице, хотя вы стояли перед нею с видом уличенного мошенника! Но теперь я все понял. Она знает вас. Она участвует в заговоре вместе с вами, и я, думая открыть ей глаза, сам попал впросак. Но теперь уж на моей улице праздник. Вы очень смело и очень искусно сыграли роль, — продолжал он с мрачным огоньком в глазах, — и я поздравляю вас. Но теперь уж дудки, сударь! Довольно вы нас морочили вашими разглагольствованиями о монсеньоре, о его предписаниях и тому. подобное. Теперь я не позволю над собой издеваться. Вы говорите, что арестовали его. Вы арестовали его? Хорошо! В таком случае я арестую и вас с ним заодно.
— Вы с ума спятили? — сказал я, одинаково изумленный этой неожиданной точкой зрения и его убежденным тоном. — Положительно, с ума сошли, лейтенант!
— Я сошел было, — засмеялся он, — но теперь уже выздоровел. Я был сумасшедший, когда поверил вам, будто вы хотите хитростью выманить у женщин их тайну, между тем как все время вы действительно защищали их, заступались за них, помогали им. Вот в чем было мое сумасшествие. Теперь оно кончилось, и я должен просить у вас извинения. Я считал вас коварнейшей змеей и предателем, каких только создавала природа, но теперь я вижу, что вы умнее, нежели я думал, и вдобавок отличаетесь благородством. Простите меня!
Один из солдат, стоявших вокруг, засмеялся. Я посмотрел на лейтенанта таким взором, что, если бы глазами можно было убить человека, он был бы мертв.
— Любезный, — ответил я (я был так разъярен, что едва мог говорить), — вы хотите этим сказать, что я самозванец, что у меня нет предписания кардинала?
— Да, я утверждаю это, — спокойно сказал он.
— И что я принадлежу к мятежной партии?
— Совершенно верно, — тем же тоном ответил он. — Впрочем, — продолжал он со смехом, — я утверждаю также, что вы честнейший человек противной партии, господин де Беро! А вы хотите меня уверить, что вы негодяй нашей партии. Убедительность, во всяком случае, на моей стороне, и я намерен подкрепить свое мнение, арестовав вас.
Снова грубый смех огласил ущелье. Сержант, державший фонарь, улыбнулся, а один из драгунов крикнул:
— Нашла коса на камень!
Это вызвало новый взрыв смеха, между тем как я стоял безмолвно, обезоруженный наглостью и упорством этого человека.
— Идиот!.. — вскричал я наконец, но в эту минуту Кошфоре, который тем временем вышел из шалаша и встал рядом со мной, прервал меня:
— Извините меня, — весело сказал он, обращаясь к лейтенанту и указывая на меня пальцем, — но я нахожусь в недоумении. Как фамилия этого господина? Де Беро или де Барт?
— Я де Беро, — резко сказал я, не дожидаясь ответа лейтенанта.
— Из Парижа?
— Да, сударь, из Парижа.
— Вы, значит, не тот господин, который почтил мой скромный дом своим пребыванием?
— Нет, нет, именно он, — ответил лейтенант, ухмыляясь.
— Но я думал… мне сказали, что то был господин де Барт.
— Я также и де Барт, — нетерпеливо ответил я. — Что же из этого, сударь? Это фамилия моей матери. Я принял ее, когда явился сюда.
— Для того, чтобы… арестовать меня, если смею спросить?