Под кровом Всевышнего
Шрифт:
Казалось, судьба улыбнулась Вадиму, но Господь продолжал испытывать его терпение.
Ночные молитвы у отца Арсения
Старый иеромонах начал поднимать Вадима среди ночи на молитву. Юноша послушно вставал, выстаивал длинные молитвословия, но ничего в них не понимал и клевал носом. Задолго до рассвета монахи шли на полунощницу в пять часов утра, а потом каждый приступал к своему послушанию. Весь день проходил в тяжелой физической работе на стройке, на морозе, на ветру. Вадим уставал до изнеможения и, попадая в тепло, в свою келью, тут же засыпал, как мертвый. Нелегко было в час ночи старику его добудиться. Он сказал Вадиму:
— Ты крепко спишь потому, что у тебя матрас, голова — на подушке, а сам ты закутан теплым одеялом. В монастырь приходят не для того, чтобы есть сытно да спать вдоволь. Надо бороться с похотями своей плоти, иначе душу не спасешь. Ты, брат, больше не спи на подушке. Вот тебе толстое полено, ты его клади себе под голову, на нем спать не будет хотеться. И постель по вечерам тебе нечего раскатывать — лежа на жестком полу, скорее проснешься.
Вадим беспрекословно подчинился своему суровому начальству. Он спал теперь на полу, с поленом под головою, но спать все-таки хотелось: усталость и молодость брали свое. И хоть он ничего не понимал в славянских кафизмах, но терпеливо выстаивал рядом со священником ночные часы. Господь сжалился над смиренным юношей. Его измученный вид привлек внимание Наместника. Ночью, задолго до полуночницы, архимандрит Иоанн вошел в келью к отцу Арсению. Он застал священника вместе с Вадимом стоящими на молитве в темной келье со свечами в руках.
— Как? Ты уже встал? И постель свою успел скатать? — приветливо спросил Наместник Вадима.
— Да я ее и не раскатывал, — пробормотал Вадим, протирая сонные глаза.
— Почему не раскатывал? И подушку не брал?
— Да мне святой отец сказал, чтобы я спал на полене вместо подушки.
Наместник поднял с пола тяжелое полено и сказал, обращаясь к отцу Арсению:
— Вот я сейчас тебя огрею самого этим поленом! Что ты издеваешься над мальчишкой? Я его тебе вместо сына дал, чтобы ты о нем заботился, как отец родной, а ты спать ему не даешь, по ночам будишь! Что ему дает твое бормотание молитв? Ведь он сонный, еле стоит, а днем как тень ходит — высох весь! Он стал уже негоден для тяжелой работы. До чего ты, старик, его довел? Ему двадцать лет, а ты из него святого сразу сделать хочешь? Пойдем, Вадик, со мной, я помещу тебя в другие условия. Тебе жить надо, а не умирать. Пойдем, бери свою постель. Вадим молча последовал за Наместником. Архимандрит Иоанн привел Вадима к казначею обители:
— Пусть малый у тебя теперь келейником поживет, — сказал Наместник, — ему надо отдохнуть от тяжких работ, в щепку превратился.
Вадим стал убираться в обширной келье казначея, всюду находя у него горы денег. В те годы они были обесцененные. Их надо было связывать пачками, а цена ничтожная. Так было до денежной реформы, пока не вошли в употребление новые деньги. Ну, теперь работа у Вадима была не тяжелая, он чаще бывал в храме, прислушивался к службам. Но недолго длился его отдых. Наместник вызвал его и сказал:
— Есть у меня, брат, для тебя другое послушание, тяжелое. Шесть человек уже сменили его, никто не выдерживает. Уж потрудись, Вадим, ради Христа. Доживает у нас свой век в Лавре тяжело больной старец — схиархимандрит Серапион. Он болен, рак у него. Он уже не встает, требует ухода. Смрад в его келье невыносимый, поэтому все послушники от него сбежали. Но кто-то должен быть около него.
— Благословите, отец архимандрит, — ответил Вадим и пошел к старцу.
Послушание у отца Серапиона
«Вошел я в келью больного, — рассказывал нам отец Вадим, — и не знаю, за что браться: беспорядок, грязь, вонь жуткая. Я решил сперва пол вымыть. Как заглянул я за печку, а там гора белья грязного гниет, куча от пола до потолка. Видно, в этот угол кидали все белье из-под больного, не стирали, оно и пахло. Стал я ставить на улице самовары, накипятил воды, принялся стирать. Отполоскал, развесил простыни по двору. Вымыл я все углы, вымыл больного старца, переодел, перестелил ему постель, проветрил келью. Ну, у меня и запаху-то не стало!
В общем, ухаживал я за больным, как за отцом родным, он был мною доволен. Цветов нарву, душистые букеты расставлю. А к старцу Серапиону много людей приходило, беседовали с ним, почитали его.
— Как у тебя чисто, хорошо, — говорят ему, а он меня, знай, похваливает. Даже сам Патриарх Алексий I к нам в келью не раз заходил.
Подружился я с отцом Серапионом, узнал он мою историю, узнал, что я мечтаю о семинарии, да не надеюсь и впредь туда попасть: много знать надо, а откуда мне знания-то черпать? От кого? Когда?
Старец сказал мне:
— Пиши прошение на имя Патриарха, а я за тебя походатайствую пред ним.
Наступило лето. Снова набор в семинарию объявили. Старец мне говорит:
— Я до осени не доживу, умру. А ты, Вадик, дай мне слово, что выполнишь мою предсмертную просьбу. Я обещал, а старец сказал:
— Вот у меня тут мощи святые. Они со мною всю жизнь были, мне и в гробу не хочется с ними расставаться. Но станут меня в гроб класть, снимут их с меня! Это так полагается. А ты, Вадик, как облачат меня во все, что положено, то ты потихоньку, незаметно и подсунь мне на грудь эту коробочку с мощами.
Я обещал исполнить просьбу старца.
Незадолго до смерти отца Серапиона к нему зашел Патриарх.
Старец хвалил меня, сказал:
— Он упокоил мою старость.
Просил помочь мне поступить в семинарию. Патриарх Алексий взял мое заявление и подписал: «Принять». Судьба моя была решена! Я ликовал и благодарил, как умел, Господа Бога.
Старец мой вскоре скончался. Многострадальное тело его одели, как полагалось, и положили в гроб. Я хотел было исполнить свое обещание и поместить ковчежец (коробочку) со святыми мощами в гроб, но мне сказали, что этого делать нельзя, что это грех. Что мне было делать? Совершить грех я боялся, но нарушить обещание, данное старцу, совесть мне не позволяла. Я переживал и ходил как убитый. Братья заметили мое состояние, утешали меня:
— Что с тобой? Не скорби так об умершем: он отмучился и отошел в Вечные Покои. И твое тяжелое послушание окончено! Слава Богу, скоро примешься за учение, будешь принят, благодаря Святейшему, без экзаменов. А ты голову повесил, унываешь!
— Друзья мои, — говорил я со слезами, — ведь я лишился духовного отца. Он был моим руководителем, а теперь мне не у кого совета спросить, не знаю, как поступить…
— Ты должен иметь теперь другого духовника, — учили меня братья. — Без духовника оставаться нельзя, иди к другому, коли твой умер…