Под кровом Всевышнего
Шрифт:
Наконец поезд остановился. Заключенных выпустили, выстроили, начали проверять по спискам. Их строили в колонны и под конвоем уводили. Куда — никто не знал, кругом простирались голые бесконечные степи. К вечеру вокзал опустел, на перроне осталось три человека, которые в списках преступников не числились. То были два священника и отец Павел. Они обратились к начальству с вопросом:
— Куда нам деваться? Документов у нас нет, кругом чужие места.
— Идите сами в город, там в милиции спросите, — был ответ.
Отец Павел рассказывал так: «Настала ночь. Кругом тьма непроглядная, дороги не видно. Усталые от двухмесячной тряски в вагоне, опьяненные свежим воздухом после духоты и смрада в поезде, мы шли медленно и вскоре выбились из сил. Мы спустились в какую-то ложбину, упали на душистую траву и тут же заснули крепким сном. Я проснулся до рассвета и увидел над собой звездное небо. Давно я его не видел, давно не дышал свежим воздухом. На востоке показались яркие полоски зари. «Господи! Как же хорошо! Как прекрасно душе среди природы», — возблагодарил я Бога. Оглянулся вокруг: вдали еще ночной туман все застилает, а рядом блестит полоска реки. На пригорке отец Ксенофонт стоит на коленях и Богу молится. А другой мой спутник к воде спустился, белье свое стирает. А уж какие мы были грязные и оборванные — куда страшнее нищих! С радостью вымылись мы в речной воде, выстирали с себя все, разложили сушить на травушке. Взошло солнце и ласкает нас своими горячими лучами. «Наступит день, тогда пойдем в город искать там милицию, — думаем мы, — а пока еще все спят, Богу помолимся». И вдруг слышим мы: «Бум, бум!» — плывут по реке звуки колокола.
— Где-то вблизи храм! Пойдемте туда, ведь мы уже столько времени без Святого Причастия!
Рассвело. Мы увидели поселок, а среди него небольшой храм. Радости нашей было не передать! У одного из нас оказалось три рубля. Мы их отдали на свечи и за исповедь, больше у нас ни гроша не осталось. Но мы ликовали: «Мы с Богом, мы в церкви!». Отстояли мы обедню, причастились, к кресту подошли. На нас обратили внимание. Как стали все выходить, то нас окружили, расспрашивают. Народу было много, ведь был большой праздник. Нас пригласили за стол, стали угощать, с собой надавали пирожков, фруктов… Кушали мы дыни и плакали от радости и умиления: все кругом были такие ласковые, приветливые. Они нас ободряли, они узнали, что мы ссыльные, и жалели нас, так трогательно все было…
Потом нас проводили к властям — в местную милицию. Узнав, что со мной священники, в конторах все просили благословения, складывая руки и целуя нас. Вместо паспортов нам выдали справки, по которым мы должны были проживать в окрестностях Павловска и ходить отмечаться в контору. Один из нас был так слаб и хил, что ему сказали: «Ну, ты ни на какую работу не способен, еле на ногах держишься. Иди в церковь, к попам…». Этот священник вернулся в храм, чтобы там помогать, но он скоро умер, умучен уж был. А отец Ксенофонт со мной пошел в город, где мы стали искать себе работу.
Меня взяли рабочим на каменоломню дробить машиной камень для стройки. Работа тяжелая, но я, бывало, и по две нормы выполнял. Оклад был сто рублей с лишним, так что жить можно стало. Я оделся прилично, двадцать рублей платил за угол старикам, у которых квартировал. Жил я у них, как сын, все по хозяйству им помогал: и крышу покрыл, и колодец выкопал, и дом вокруг сиренью обсадил. Из колодца воду пить было нельзя — соль одна, пили речную воду Ишима. А в городе воду по талонам отпускали. Пришел приказ всем получить участки земли и иметь свое приусадебное хозяйство, притом не менее трех гектаров (три тысячи квадратных метров). Огромное поле! Я его обрабатывал, пшеницу сеял, арбузы, дыни развел. У стариков моих внучата в городе появились, вот и подумали мои хозяева корову завести. Я был не против. Пошли мы на рынок. Киргиз продавал корову по дешевке, по-своему бормотал, хаял ее: ест, мол, много, а молока почти совсем перестала давать. Я посмотрел — бока у коровы большие, не тощая, ну и купили ее. Привели, поставили в сарай, а ночью не спали — шумит наша скотина. Хозяйка насилу рассвета дождалась (ну куда же в темноте в сарай идти!). Открывает утром хлев, а там два теленочка около коровы скачут. Вот и благословил Бог нашу семью, сразу молоком и мясом стали питаться. Вот потому корова-то молока киргизу и не давала — до отела ей оставалось недолго. Возблагодарили мы Бога, стали жить-поживать да другим помогать».
В 56-м году отец Павел Груздев был реабилитирован, то есть признан ни в чем не виновным. Так прошли восемнадцать лет его жизни по тюрьмам и ссылкам. Он Господа не забывал, молился и не унывал, а помогал людям, чем мог. Старики-хозяева, у которых он жил в Казахстане, любили Павла, как сына. Когда отец Павел захотел вернуться на родину в Ярославскую область, то старики его не отпускали, об отъезде его и слышать не хотели. О своем побеге отец Павел рассказывал так: «Я отпросился у стариков-хозяев навестить родственников, которых не видел уже много лет. Я не взял с собой никаких вещей, поехал налегке, поэтому старички мне поверили. Так и остались у них все мои пожитки, потому что в Казахстан я больше не вернулся. Верна пословица: где родился — там и пригодился. Родные края, милая природа лесных массивов — все это было близко моему сердцу, и я обосновался в окрестностях Толгского монастыря».
В 60-е годы было трудно найти человека, который знал бы хорошо церковную службу. А так как отец Павел был монахом — мог в церкви и читать, и петь, и пономарить — то без работы он на родине не остался. Местный архиерей вскоре рукоположил отца Павла в священники, дал приход. И прослужил отец Павел в Ярославской области около сорока лет! Простой, отзывчивый, благоговейный иерей — он был любим и уважаем своей паствой. Слух о нем прошел далеко, отца Павла народ стал почитать как старца святой жизни. К нему потянулись люди из многих городов, ища совета, утешения и наставления в вере.
В 80-е годы батюшка болел глазами и приезжал в Москву лечиться. Он останавливался у своих духовных детей, на квартире которых я услышала от отца Павла приведенные тут рассказы о его жизни. Да послужат они в подкрепление веры, в пример заботы Господа о русском народе. В те тяжелые годы, когда, казалось, угасла вера в Бога, охладела любовь среди людей, Господь берег в отдаленных краях, среди лишений, трудов и испытаний чистую душу раба Своего Павла. И помог Господь (еще задолго до «перестройки») засиять душе этого простого священника ясной путеводной звездочкой для истомившегося в неверии и страданиях русского народа.
ПРИЛОЖЕНИЕ II
Избранник Божий
Господь сподобил меня встретить в жизни человека, которого Он избрал для служения Себе. Он избрал его в те мрачные годы советской власти, когда Россия называлась СССР, когда в стране не осталось монастырей, храмы Божьи были почти все осквернены, разрушены, закрыты, духовенство — арестовано, сослано, расстреляно или зверски замучено. Вернувшиеся из тюрем и ссылок, отсидевшие свои сроки священники скрывались, прятались по частным домам. Из лексикона народа были исключены слова нравственность, милосердие, духовность, целомудрие и т.п. Казалось, что черная мгла дикого неверия охватила всю Русь. Но Господь сохранил искры живой веры в сердцах простого народа, ибо предвидел будущее возрождение Святой Руси. Господь избрал людей, потомство которых в будущие годы должно было снова призвать русский народ к Богу. Одним из таких отцов-пастырей был знакомый нам священник, который вырастил в тяжелые годы гонения на Церковь шестерых детей. Трое сыновей его стали священниками, а дочери — матушками, то есть женами священников. Слава Богу, эта многочисленная благословленная Богом семья, обогатившаяся внуками, жива и процветает, поэтому мы не будем называть фамилии, но приведем в картинах их жизни вымышленные имена.
Дошла до Бога молитва простой бедной крестьянки, обремененной семьей с семью детьми. Мать была горячо верующая, всегда ходила в храм, несмотря на преследования и насмешки. В школе ее детям внушали, что верят в Бога «одни старики да дураки», а сама мать по своему низкому образованию не могла утвердить в детях истину Православной веры. Однако Евдокия всех детей крестила и в раннем детстве водила с собой в местную церковь, которую, по Божьему смотрению, чудом не закрыли.
Когда разразилась Вторая Мировая война, отца семьи мобилизовали в ряды защитников Родины. Семья стала терпеть страшную нужду, дети часто голодали. Вадиму было всего тринадцать лет. Он тяжело заболел, долго лежал в постели и ничего не кушал. Наконец ему стало легче, и он захотел есть. Он поднялся с койки и, качаясь, держась за стенку, пошел в кухню, где слышал голос матери. Та говорила соседке: