Под кровом Всевышнего
Шрифт:
Мы сели за стол. Я надеялась в лице отца Виталия найти опытного духовника, который помог бы нам наладить жизнь семьи так, чтобы это не было мне не по силам. Я просила отца Виталия благословения на такую супружескую жизнь, чтобы больше мне не рожать детей, ибо я уже выбилась из сил.
— О нет, — ответил священник, — детей рожать — Ваша обязанность!
— Тогда не увозите от меня няньку, потому что одна я не в состоянии справиться с делами, — умоляла я, — сейчас нам трудно, но уже март. Скоро окончится сезон отопления, детей не надо будет собирать в школу, они будут целыми днями гулять, дома станет тихо. Феденька поправится, подрастет, а бабушка с дедушкой на лето приедут к нам. О, они мне очень помогают: бабушка поварит, а дед так умело занимается со старшими детьми! Тогда няня Катя пусть и уходит от нас, а пока я не могу ее отпустить: дети устали от болезней, Федя так слаб и мал, а впереди уборка дома перед Пасхой, тяжелые дни Страстной недели, когда к нам в дом приходят ночлежники из окрестных деревень, старички…
Отец Виталий ответил:
— Вот видите, как трудно будет у вас Кате, ее надо увозить отсюда, в такой суете душу не спасешь!
— Батюшка, — не унималась я, — ведь суета у нас для Бога, как и жизнь вся для Бога, для Господа и детей родили и растим их для Царствия Небесного. Служить старикам, детям, больным — это как самому Христу служить! Катя тут у нас должна на деле понять слова Христа: «Что вы сделали одному из малых сих, то Мне сотворили». И как Катя сможет молиться, если отвернется в эти тяжелые дни от нуждающихся в ее помощи? Разве совесть не загрызет ее? Она прикрывается Вашим, батюшка, благословением. Но Вы-то должны понять, что без подвига любви будут ничтожны все вычитывания и выстаивания служб.
Или Вы не сочувствуете нам, не знаете, как трудно выхаживать больных детей?
Я не выдержала, залилась слезами. А священник начал распространяться на философские темы, что счастье наше в Боге, в блаженстве души с Ним…, что от Бога нас отделяет грех, что я должна думать о душе своей, стараться заметить свои грехи, каяться.
— Я дошел до такой высоты духа, — говорил отец Виталий, — что каждый, даже маленький грех за собой замечаю, стараюсь уничтожить в себе его корни. Вот сижу летом в гамаке, жена подносит мне кофе, а я любуюсь облаками, природой — блаженствую с Богом — и стараюсь найти за собой еще какой-то грех…
Я слушала священника с рыданием. Не то горе щемило мое сердце, что забирается от меня единственная помощница. Нет! Я знала, что Бог меня не оставит. Но больно было за священника, Катю и других, которые не понимали слов Священного Писания: «Если я раздам все имущество мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы». И еще: «Любовь долготерпит, милосердствует…».
— Вы думаете о душе своей? — спросил меня отец Виталий.
— Нет, — ответила я, — мне некогда думать. У меня нет души. Есть одно тело, которое вертится с утра до ночи, как игрушка-волчок, крутится, пока не упадет. А молитва? Немногословна: «Господи! Помоги, ведь Тебе служу!». Батюшка, — сквозь слезы говорила я, — как можно оставить детей хоть ненадолго, когда они для Бога, для Церкви Его выхаживаются нами? Мы за них в ответе…
— Ну, — скептически ответил отец Виталий, — еще неизвестно, вырастут ли они и какими будут. В наше время трудно вырастить христиан, соблазну много.
Он презрительно оглядел моих крошек. Сима от него отвернулся, Коля впился в него глазами.
— Если только этот… — сказал отец Виталий, а на остальных махнул рукой. — Малы еще, чтобы мечтать о будущем.
— Но ведь это невинные детские души, требующие ежеминутно любви, ласки, заботы, — сказала я. Но отец Виталий меня не понимал. Мама меня спросила:
— О чем ты плакала?
Но я смолчала. Мне и по сей день больно за прошлую черствость сердца этого православного священника. Прости его, Господи, и упокой его душу.
Няня Екатерина уехала, но Господь не оставил нас. Не пожалел нас священник, не пожалела православная девушка, молодая, полная сил и желания спасти свою душу. Но откликнулась на нашу нужду жена водителя Ривва Борисовна, хотя и была некрещеная еврейка. Она не побоялась заразы коклюша, оставалась у нас подолгу с маленьким сыном Толей. Ривва с нежностью и любовью пеленала, кормила Федюшу, купала детей, стирала и прекрасно готовила очень вкусные блюда как в пост, так и в праздники. Это искусство она переняла у мужа, который был по специальности поваром. А уж какие огромные да красивые куличи они преподносили нам на Праздник Пасхи! Да помилует Господь их души на том свете за то, что они жалели нас и наших маленьких детей.
Мы искали себе прислугу, взяли девку из соседней деревни. Но дней через пять пришлось с ней расстаться: ходит по дому, поет советские частушки, нечистоплотная, грязными руками норовит взять Феденьку, села на Колин (подростковый) велосипед, уехала на два километра за хлебом и до ночи пропадала. Потом мне рассказали, что она ходила по избам деревни, предлагая купить у нее новенький велосипед, подаренный Коле к Пасхе.
Тут приехала из Москвы семидесятилетняя «маросейская» матушка-вдова Павла Федоровна. Она была в ужасе от этой румяной здоровенной девки, умоляла нас с Володей скорее от этой прислуги избавиться. Недели две Павла Федоровна жила с нами, окрыляя нас благодатью маросейской общины. Ее ласка, тихие речи, сердечная радость изливались в каждого из нас. Были уже светлые Пасхальные дни, природа ожила, все кругом улыбалось. Феденька подолгу спал на свежем воздухе и с каждым днем становился крепче.
Однажды у Володи выдался выходной день, и батюшка мой решил прогуляться по весеннему лесу. Я с радостью отправляла детей в лес, так как беготня у дома им надоедала, а дальше церковной ограды мы их одних не отпускали. Сама с ними ходить, как в прежние годы, я не могла, меня связывала колясочка с Федей: крошку надо было то пеленать, то кормить, то беречь от ветра и комаров. Для дальних прогулок Федя был еще мал — ему шел только пятый месяц. Я стала собирать батюшке для детей завтрак, шапочки, курточки, но Володя решительно отказался от этого груза: «Эту суму я должен буду таскать с собой? Нет, сейчас ты их накормила, до обеда дома — потерпят. И за одеждой их следить не буду: это мне только и считать их панамки да куртки! Ведь со мной и трое племянников идут, всего семеро ребят. Их бы не растерять, а одежонки — в чем ушли, в том и вернутся». С отцом спорить нельзя! Весело побежали дети впереди отца.
Я ждала их часам к двум, обед был на столе. Катя и Любочка днем всегда спали, но в этот день их дома не было. Почему не вернулись вовремя? Я начала беспокоиться, милая Павла Федоровна меня утешала: «Да ничего и не случится, если разок днем не поспят! В кои-то веки с отцом в поход пошли, пусть уж досыта нагуляются». В эти святые дни Пасхи мы отдыхали от забот и тревог великопостных дней. Мы сидели с Павлой Федоровной на лавочке, Федя спал в своей колясочке. Утро было тихое, солнечное, но днем набежала туча, хлынул ливень. «Но где же мои дети? Гром гремит, а они в лесу!» — вздыхала я. Павла Федоровна старалась рассеять мое волнение. Указывая мне на Божье милосердие, изливающееся на нашу семью, она говорила: «Смотри, Наташенька, как к тебе Господь милостив: и муж хороший, и дом новый, и машина своя, и детки здоровые. Не попустит Господь беде случиться, Он любит вас!».
Отец Владимир с детьми вернулись только к шести часам вечера. Но пришли они, против моего ожидания, веселые, восторженные, полные впечатлений от дня, проведенного в лесу.
Я кинулась к Любочке:
— Дочурочка моя, как же ты устала, весь день ходила!
— Ничуть не устала, — отвечала четырехлетняя крошка, — я не ходила, я то у папы на плечах, то у Симы на спине сидела.
— Изголодались, детки мои? — спрашиваю я.
— Нет, — отвечают, — нам папа в палатке огромный куль пряников купил, еще бутылки с лимонадом, мы сыты.