Под крылом доктора Фрейда
Шрифт:
— Вы пока будьте тут рядом. Покажем еще заведующему, подождем часика два и снова возьмем анализы.
— Только не отсылайте ее пока обратно!
Доктор снова внимательно на него посмотрела.
— Да пусть пока лежит, чего кататься туда-сюда! Только уж теперь смотри за ней лучше! Хочешь, вон попей чаю с медом. У меня свежая заварка есть.
— Спасибо, вы чуткий человек. Но я пойду к больной.
— Вот-вот, поговори с ней, успокой. А то еще разволнуется — перекрушит тут нам все отделение.
И
Давыдов
В назначенный Давыдову день госпожа министр внезапно отбыла в срочную командировку. Давыдова принял ее заместитель. Это Виталию понравилось, потому что на двери заместителя висела табличка «Доктор медицинских наук». «Будет легче разговаривать на одном языке», — подумал он. Но когда из-за начальственного стола вышел поздороваться молодой человек лет двадцати пяти, Виталий Вадимович засомневался в своей преждевременной радости.
Оказалось, напрасно.
— Расскажите мне о перспективах внедрения в практику полученных вами результатов, — вежливым тихим голосом попросил замминистра и впился холодным изучающим взглядом в и.о. директора института.
— О внедрении в широкую практику говорить еще невозможно, — честно начал Давыдов. — Опыты находятся в самой начальной стадии. Требуются время и крупные вложения для того, чтобы их завершить. И только тогда станет можно достоверно судить о результатах.
— Насчет вложений можете не беспокоиться. Деньги дадим. А вот со временем сложнее. Нужно ускорить процесс. Это получится?
— До определенного предела. Если расширить лабораторию, а лучше создать на ее базе совершенно новое структурное образование со статусом института, увеличить штат сотрудников, то, конечно, весь комплекс исследований можно провести быстрее.
— А в чем же предел?
Давыдову показалось, что молодого функционера тема действительно интересует. Он слушал внимательно, с заинтересованным видом. Виталий почувствовал приятный холодок в груди. Неужели сейчас исполнится то, о чем они с Таней мечтали?
— Предел — в сроках жизни подопытных животных. Пока опыты проходят на мышах, наблюдения ведутся около года. Но мыши — не люди, к тому же результат исследований непредсказуем. Поэтому, прежде чем говорить об исследованиях на добровольцах, нужно продублировать опыты на свиньях и обезьянах.
— А почему на свиньях? — удивился функционер.
— У свиней самая близкая к человеку иммунная система. Ну, а у приматов — самый близкий код ДНК.
Функционер отодвинулся от стола и откинулся на спинку стула.
— Какой вы мечтатель! — загадочно улыбнулся он Давыдову. — Сразу видно, старый русский интеллигент. Мама — учительница, папа — военный. Я угадал?
Давыдов чуть дернулся:
— Отец — инженер, хотя мама — действительно преподаватель.
— И это при том, что я не смотрел ваше личное дело. — Функционер заговорщически подмигнул Давыдову. — Человека советской формации сразу видно, пускай он при ней только родился или провел всего лишь детские годы.
Внезапно он посерьезнел.
— Так вот, дорогой Виталий Вадимович, никакие свиньи и уж тем более обезьяны нам сейчас недоступны. Вы же понимаете, кредиты небесконечны. Расходы пойдут на помещение, оборудование, реактивы, подбор персонала. Да и не по-божески это — мучить животных. Ладно еще мыши, но вы ведь и на человекообразных обезьян замахнулись. А Дарвин, как вы помните, утверждал, что они наши ближайшие предки. Вы, кстати, как относитесь к Дарвину? Православная церковь его не жалует.
Функционер вздохнул. Интересно, случайно ли он спросил? — подумал Давыдов. Что, если функционер подводит к разговору об их с Таней опытах, посвященных происхождению веры?
— Я уважаю Дарвина как ученого. Он совершил личный подвиг.
Заместитель министра, казалось, удивился:
— Какой же?
Давыдов поправился:
— Вернее, два. Первый — это то, что Дарвин, будучи очень больным человеком, практически инвалидом, отправился в кругосветное путешествие по тогда еще более неспокойным, чем теперь, морям, чтобы на практике найти подтверждение своим теориям. А второй — то, что он не побоялся восстановить против себя церковь. Впрочем, в те времена многие, начиная с Вольтера, не боялись восстанавливать церковь против себя.
— Ну, Вольтер перед самой смертью все-таки пришел к Богу, — заметил функционер.
— Это скорее подтверждает, что у маэстро были большие проблемы, вызванные гипоксией мозга, — ляпнул Виталий. И ужаснулся: зачем он проговорился?
— Ну, у Ленина были еще большие проблемы с мозгом, однако он не был религиозен.
Функционер, казалось, схватывал все на лету. Виталий подумал, что дальше лучше не откровенничать.
— Но мы отвлеклись. — Узкие стекла очков чиновника хищно блеснули. — Давайте договоримся так: вы закончите опыты на мышах и подготовите доклад о внедрении ваших препаратов в производство.
— Каких препаратов?
— Тех, которые вы сейчас вводите мышам.
— Но мы же включаем отдельные элементы в генетический код! И мы должны обязательно проверить, как долго они могут там находиться, разрушаются впоследствии или нет, если разрушаются, то через какой срок, а если не разрушаются — то передаются ли потомству? Этих исследований хватит на двести лет!
— И это замечательно! — Заместитель министра встал и пожал Давыдову руку. — Вы представляете, какой вы совершили прорыв в науке?! Такого не было еще в мировой практике!