Под крылом доктора Фрейда
Шрифт:
С некоторым удовольствием он позвонил в отделение и сообщил о предстоящей операции.
— Желаю успеха, — сухо ответила Альфия, не вдаваясь в расспросы. — Значит, появитесь не скоро?
— Это станет ясно через несколько суток.
— Ну, что же, звони. — И Альфия положила трубку.
Возле операционной он находиться не мог. Не стал рисковать, почувствовал удушье. Дима вышел из операционного отсека и вернулся в отделение. Присел на Настину кушетку, привалившись к стене, и решил подремать. «Ничего страшного, — успокаивал он себя. —
Через некоторое время по направлению к операционной прошла гинеколог, та, что осматривала Настю утром. Он вскочил и побежал за ней, но она не остановилась.
Так прошло полтора часа. Дима снял свои наручные часы и тупо смотрел на циферблат.
— Пустите, молодой человек! — Сменившаяся утром медсестра приняла его за родственника.
Он встал. Медсестра быстро сняла Настино белье и бросила его на пол. Дима похолодел. Почему-то он решил, что, если постель меняют, значит, Настя умерла.
— Не смейте бросать! Откуда вы знаете? Что произошло?
Он побежал за сестрой и схватил ее за руки.
Она непонимающе посмотрела на него.
— Пустите, вы что? Сейчас операция закончится. Я в палате чистое белье постелю. После операции в палату кладут.
Смысл дошел до него не сразу. А когда дошел, он отпустил сестру и снова побежал к операционной. Сурин, словно сумасшедший, плохо понимал, что делает. Он загадал, что если сначала увидит Настю, то все у них будет хорошо.
Первой из дверей оперблока вышла гинеколог. Дима со всех ног кинулся к ней.
— Что, операция уже закончилась?
Теперь ему казалось, что Настю прооперировали слишком скоро, а быстрое окончание операции чаще всего означает плохой прогноз для больного.
— А вы ей кто? Родственник?
Гинеколог сердилась — операция оторвала ее от работы.
— Врач. Из другой больницы. Ее же перевели…
— А-а-а, — припомнила гинеколог. Ей говорили, что девочка странная. — Значит, вы психиатр?
— Ну вроде бы да, — у Димы не было никакого желания рассказывать о своих перипетиях. — Так все-таки как больная?
— С моей стороны все в порядке. Аппендикс решили все-таки удалить. Сейчас ушивают рану. Скоро вывезут.
— А не может быть какого-нибудь ущемления кишечника? — осторожно спросил Дима.
Доктор посмотрела на него со скрытой иронией.
— Ой, слова какие страшные знаете! Нет, ничего такого быть не должно. Между нами говоря, и на операцию можно было бы не брать. Аппендицита там на три копейки. Но уж удалили, чтоб было спокойнее…
— Спасибо, доктор.
Дима испытал небольшое разочарование. Если уж все равно оперировать, было бы лучше, если обнаружили какой-нибудь более существенный процесс — в этом случае, он выглядел бы солиднее перед Альфией. Но тут же вспомнил о Насте и обругал себя за эгоизм. Ну и хорошо, что ничего плохого не обнаружили. Заживление пойдет быстрее. А возвращаться назад они пока не будут, Альфия же сказала, чтобы он позвонил через несколько дней.
Гинеколог ушла. Еще через несколько минут вышла хмурая и усталая вчерашняя докторша-хирург. Она мрачно посмотрела на Диму и хотела пройти мимо.
Он преградил ей дорогу.
— Скажите, как там?
— У этих больных никогда ничего не поймешь. Уже третий случай за мою практику.
Доктор подвинула его с дороги и тоже ушла. Молоденький анестезиолог и медсестра выкатили каталку с Настей.
— Я помогу. — Дима встал вместо сестры, и они повезли Настю в палату.
— Давайте переложим. — Анестезиолог ловко припарковал каталку к краю кровати.
— Я сам. — Дима осторожно просунул обе руки под Настину спину и ноги и легко поднял ее. Голова запрокинулась ему на плечо, по лицу проскользнула тень боли. Он даже сам удивился, откуда в нем взялось столько сострадания к ней и нежности. Никогда прежде Дима не испытывал ничего подобного. Он ощущал себя и девушку одним существом. Ему казалось, что он испытывал вместе с ней ее страх, ее муку. Любое движение ее тела умиляло его. Теперь он не чувствовал ни стеснения, ни усталости. Он хотел только одного: чтобы Настя открыла глаза и узнала его.
— Живот болит. Я хочу пить, — сказала она.
— Кузнечик ты мой! — Ему и в голову раньше не могло прийти такое слово. Однако сейчас оно казалось ему самым естественным. — Кузнечик ты мой! — повторил он. — Не бойся, все уже позади.
— Я и не боюсь. Лишь бы не возвращаться назад.
Он подумал: «Господи, как же, значит, ей там плохо…»
Дима забегал по палате, захлопотал. Одна из бабулек-соседок дала ему кружку. У второй он выпросил кусочек лимона. Все вместе они соорудили Насте питье. Потом притащил Насте судно, обтер его губкой, которую выпросил у сестры-хозяйки, и положил под подушку полиэтиленовый пакет и свой носовой платок.
— Это на случай, если тебя будет тошнить.
Потом он выскочил на час в городок и купил все необходимое — посуду, полотенце, удобную маленькую подушечку. «Какой у тебя жених-то!» — обрадовали Настю бабульки. И, наконец, после того, как Дима убедился, что Настя заснула и вряд ли сможет куда-то убежать в первые же сутки после операции, он, упросив бабулек приглядывать за ней и помогать в случае необходимости, умчался в Москву, чтобы поспать и вернуться следующим же утром, как можно раньше.
Давыдов
Хоть Давыдов и предупредил Альфию, что не приедет, после встречи в министерстве он не находил себе места от раздиравших его противоречивых чувств и все-таки решил, что ему необходимо ехать в больницу.
Зашел к Тане — она спала. Он заколебался. Больше, чем видеть Таню, ему хотелось поговорить с Альфией, рассказать о сегодняшней встрече. В глубине души Виталий чувствовал, что по отношению к Тане это несправедливо и даже обидно, но противостоять своему желанию не мог.