Под крышами Парижа (сборник)
Шрифт:
Но, как я сказал, Эрнест все уладил. Он бы хотел, чтобы я сходил и проверил, что там за пейзаж. Может, мы по очереди сможем выводить этого Фицберга или Вистфаста на прогулку поглядеть на Орион или что-то, а другой тем временем будет ввинчивать той пизде, кому в данный момент это нужнее. Поэтому он выуживает приглашение на ужин к ним для нас обоих.
Я должен прийти под предлогом того, что собираю материал для статьи на тему «К чему нас ведет наука?». У Эрнеста веры в силу прессы столько же, сколько у парижской мадам.
Муцборг, как, выясняется, его все-таки зовут, – сверчок, а не человек, вечно подскакивает,
Жена и дочь его намного лучше. Девушке лет семнадцать-восемнадцать, должен сказать… ее матери где-то между тридцатью пятью и сорока. Эрнест мне сообщает, что все деньги – у жены Муцборга. Чего ради такой симпатичной пизде, с наличкой в банке, понадобилось выбирать эту бородатую блоху – из тех вопросов, что остаются для меня непостижимы… Вероятно, из-за того, что рога свои он носит как ни в чем не бывало….
За ужином все очень пристойно и учтиво, ничего неподобающего. Мля, судя по тому, что мне рассказывал Эрнест, я думал, они тут все друг с другом забавляются между переменами блюд. А вместо этого – беседа о грядущей международной ситуации, климате южной Италии и чудесах Америки.
После ужина начинается веселье. Муцборг робко признается, что кое-что от нас утаил… есть одно маленькое изобретение, с которым он нас пока не познакомил. Выносит бутылку и держит ее против света, чтоб мы разглядели. В ней чернильно-черная жидкость, которую поначалу я принимаю за чернила или жидкую взрывчатку. Со второй догадкой я не сильно промахнулся… Это изобретенный им напиток, выгнанный из сочетания полыни, зерна, некоторых полевых растений и бог знает чего еще. Потом я совершенно убеждаюсь, что маленькие зеленые шпанские мушки тоже входили в рецепт.
Он передает всем эту пакость в крохотных лафитниках для ликера, куда помещается, может, с наперсток. Вкус грубый и древесный, как у джина американских самогонщиков, плюс несколько неопределенных, однако противных собственных привкусов. Но такой силы воздействия я раньше ни разу не испытывал… Муцборга, который нам рассказывает, что никогда раньше не осмеливался пить больше одного глотка, мы убеждаем присоединиться ко второму кругу, коим он нас обносит, и он тут же принимается петь. Языки развязываются, и жена Муцборга начинает являть признаки немалого оживления.
После третьей поет уже Эрнест, а дочка строит глазки в мою сторону. Муцборг выходит из комнаты за газированной водой, поскольку от
Руки и ноги у меня начинают зудеть. Там не просто покалывает…. Я чувствую, как вытягиваются нервы, когда я шевелю пальцами на руках и ногах, и они вибрируют, как туго натянутые струны пианино, все на разных нотах. Краски в комнате становятся чрезмерно яркими. Я с удивлением понимаю, что меня не парализовало. Кожа у меня стала крайне чувствительной.
Все в восторге от этого изобретения, включая самого Муцборга. Через час, или немногим дольше, мы допиваем всю бутылку. Дочь Муцборга очень умно, как она считает, засвечивает мне свои ляжки, и никто об этом не знает. Эрнест сидит на диване рядом с женой Муцборга; одну руку он завел ей за спину и щупает ей задницу. Муцборг бродит туда-сюда по закраинам беседы, скачет взад-вперед то за сигаретами, то еще за тем или этим и вскоре уже доскакивается до головокружения. Пробормотав что-то насчет свободной любви, он рушится к себе в кресло и вырубается.
Его жена что-то говорит Эрнесту про то, что хочет показать ему сад при лунном свете. Они выходят с изумительным достоинством… странная штука с этим Муцборговым жидким копром в том, что он, похоже, не мешает способности перемещаться. Эрнест несколько портит эффект, щипля женщину за жопу, от чего она взвизгивает, как раз когда они проходят в дверь….
Разумная беседа позабыта уже давно, поэтому дочь Муцборга и я сидим и орем друг другу белиберду еще минут пять. Эрекция у меня началась, как только ушли Эрнест с женщиной, и к концу этих пяти минут у меня прекраснейший экспонат, какой только можно предложить. И пиздой этой он явно не остается не замеченным…. глаза у нее открыты, она знает, что там…. На кресле своем ерзает, словно ее жучок в жопу кусает, показывает мне все вплоть до белых шелковых штанишек. Муцборг себе храпит.
Пять минут, а затем… приступим…..? Вот так вот…. приступим…? Она гасит весь свет в комнате, кроме одной тусклой лампочки, а я сижу, и хер прыгает у меня в штанах, затем мы перебираемся на диван. Вот сука, могла бы из приличия хоть спальню предложить… даже мать ее уходит в сад…. ей же надо непременно тут, где в кресле храпит ее папаша…
Приятно снова заполучить себе одну из таких молоденьких сучек. Она не столько юна, сколько не пропечена, но еще не достигла спелости большинства пёзд, какими я в последнее время пользовался. Ноги ее, прижимаясь к моим, ощущаются твердыми… живот плоский, а вот титьки – нет…. и она хочет… но не слишком хочет. Она приличная девушка.
Мы с нею немного пререкаемся из-за почти всего, чего хочется мне. Я хочу ее раздеть, но это нужно делать постепенно. Однако чем больше времени занимает, тем больше, похоже, растет Джон Четверг, поэтому я не возражаю. Я никуда не спешу….
Соскакивают ее туфли… затем я вынужден задрать ей юбку и хорошенько все ощупать, прежде чем двинусь дальше. Чулки у нее… юбку на ней я задрал до талии и стягиваю с нее штанишки, когда в комнату снова заходит старый добрый Эрнест с ее матушкой……
– Прошу прощенья. – Женщина берет Эрнеста за руку и хочет, чтобы вышел с нею, а он стоит и пялится на нас с девушкой. Без толку сейчас оправлять на ней платье. Она краснеет и смотрит в стену. Должно быть, в саду было сыро.