Под маскои? ангела
Шрифт:
Это какая-то подстава, или я действительно все время хотел оттрахать собственную сестру? Почему я, вместо того чтобы почувствовать родную кровь, желал ее так сильно, как никого прежде? Тысячи раз метался между выбором: остаться или уйти? Взять силой или ждать, боясь сделать ей больно? Убить надежду и найти другую или продолжать удивляться собственному напору и сгорать от ожидания?
Что бы я ни решал, но по-прежнему оставался рядом. Я собирался уйти сразу же, как провожу ее в квартиру и сделаю еще одну попытку, но где-то на подсознании знал: в последний момент передумаю, найду причину остаться…
Теперь
Мне хотелось избить самого себя. Хотелось сказать спасибо ей… За то, что все время отказывала. Если бы мы занялись сексом или я, чего доброго, позволил бы себе быть чуть более настойчивым и уломал ее — то сейчас хотел бы не просто себя избить, но убить.
Может, она попросту чувствовала, что мы не должны этого делать. Достаточно того, что мы совсем недавно поцеловались — поцеловались так, что я забыл обо всем на свете. Чуть не свихнулся окончательно. Да я собирался сделать такую последнюю попытку, что Майя не смогла бы от нее стоять на ногах. И не только от поцелуя. Я собирался в этот раз быть куда настойчивее, чем прежде. Я бы мягко и нежно отвергал каждый ее отказ, пока она бы не забыла о них. И дело не только в том, что я обезумел от желания, но и в том, что чувствовал, как обезумела от желания она. Пусть в этом поцелуе был виноват я. Возможно, не стоило баловаться даром и гипнотизировать ее. Не сделай я этого, не удержи ее — она бы отдернулась от меня, как от оскалившего пасть дикого зверя. Но я это сделал и почувствовал, как она растаяла от моего напора.
Твою мать, я не должен больше думать об этом. Надо стереть, вырезать ее губы из памяти, разорвать все несбывшиеся фантазии, навсегда прикрыть ее образ черной вуалью.
Я готов был отдать все, лишь бы это была какая-то дурацкая ошибка, злой заговор против нас. Но, черт побери, отец сказал мне о сестре еще прежде, чем я сделал первый серьезный шаг в ее сторону. Да и он, какой бы сволочью ни был, не ввязывался бы ни в какие заговоры.
Моя рубашка промокла почти моментально, вода затекала в джинсы — да по барабану. Я не чувствовал холода, но, какого-то черта, меня трясло.
Что делать дальше? Эта роза оплела сердце своими стеблями, как колючей проволокой, и теперь иглы безжалостно впились в него, вызывая адскую боль. Хотелось вырвать его из груди, чтобы избавиться от боли, но я лишь с силой ударил себя кулаком по ребрам и закашлялся.
— Лео… — сквозь шум дождя донесся ее голос, и проволока, казалось, сильнее сжала сердце. Мне почудилось, или она действительно вышла из машины?
Обернулся и увидел, как ее серое платье быстро становится темным под струями дождя, а цветы на нем не меркнут — и продолжают блестеть как светлячки. Она откинула назад мокрые пряди и, подойдя ближе, взяла обеими руками за предплечье. Ее прикосновение отозвалось разрядом тока, который должен был меня точно убить. Ничего не понимая, она заглянула мне в лицо своими невозможными карими глазками и спросила:
— Что случилось? Что я… не так сказала?
А я всматривался в каждую черту ее лица, ища то сходство, которое, черт побери, должно было насторожить меня раньше! Какое-то призрачное сходство, типа цвета волос и глаз я сейчас видел. Может, еще
Ее руки обжигали кожу, точно кипяток. Хотелось ее оттолкнуть, уйти, забыть, как о страшном сне. Но я точно не тот, кто будет делать ей больно. Тем более, если она действительно моя сестра. За нее я порву любого.
— Лео, пожалуйста, скажи хоть что-нибудь.
Я постарался растянуть губы в привычную улыбку, но, видимо, вышло плохо.
— Зачем ты вышла? Иди в машину.
— Без тебя никуда не пойду, — покачала головой. — Пошли вместе. — И потянула меня за руку.
Как ей обо всем рассказать? Что, если ей тоже захочется отстраниться от меня и она не найдет причины остаться? Что, если мои прикосновения — совсем невинные, дружеские — будут невыносимо больно ее обжигать?
Но разве она не обязана знать? Она — результат интрижки моего отца. В одну из ночей именно с ее матерью отец изменил моей матери. От этого становилось гадко.
Вот только Майя ни в чем из этого не виновата. Родителей не выбирают. Как и братьев. Я обязан обо всем ей рассказать. Как же не сделать ей этим больно?
Как же самому смириться с тем, что судьба давно уже нас соединила, но и одновременно с тем поставила между нами нерушимую стену? Как теперь продолжать быть рядом, навсегда потеряв возможность стать для нее кем-то большим, чем просто другом. Братом.
Тошнило от этого слова. Прежде чем что-то решать, необходимы доказательства. Да. Надо на сто процентов убедиться, одного разговора с ее матерью мало.
Я разрешил себе хоть немного сомнений. Легче было поверить в то, что это лишь какое-то недоразумение или чей-то заговор, который мне пока что сложно понять.
— Хорошо, пошли в машину.
Мои вещи промокли до нитки. Но ни за себя ни за свою машину я не волновался ни капли, а вот на Майю смотреть не мог. Это мне, благодаря дару, не страшны никакие простуды. Ее же надо было скорее отвезти на квартиру. Она сидела рядом и, дрожа, кусала губы, явно желая их согреть. Под теплый душ ее скорее надо, под одеяло и…
Гребаную фантазию как-то не останавливал тот факт, что замерзшая девушка на соседнем сидении — скорее всего, моя сестра. Перед глазами уже в красках рисовалось, как я мог бы ее согреть: сначала здесь, в машине, потом в душе и под одеялом.
Я зажмурил глаза изо всех сил, прогоняя наваждение. На что я надеялся? На то, что она станет непривлекательной? Я посажу свое желание на мощную цепь, но, кажется, от этого оно лишь сильнее будет звереть. Сейчас она, как назло, чертовски меня манила. Мокрый шелк как вторая кожа облепил ее точеную фигуру. И перед моими глазами вновь всплыл ее образ в душе. Голая, беззащитная и такая желанная.
— Скажи, почему ты вдруг решил покупаться? — ее голос еле слышно дрожал, хоть она и пыталась говорить бодро. — Испугался того, что скоро я, вполне возможно, стану богаче тебя? — беззаботно улыбнулась.
— Заткнись.
Она дернулась, как от пощечины. Только глядя на ее вытянувшееся лицо от испуга, понял, что секунду назад сказал что-то не то. Но нет совершенно ни сил ни желания сейчас строить из себя безмятежного ангела!
— Да что с тобой такое?! — выпалила она.
— Попросил же помолчать! Ни звука, пока мы не приедем.