Под мостом из карамели
Шрифт:
– Нам не нужны те, кто хочет «попробовать». Дети – не игрушка, понравилось – останусь, тяжело – уйду, и никаких проблем, – сердито ответил ей молодой женский голос.
– Но нам сегодня на собрании сказали, что мы можем попробовать разные направления, чтобы выбрать по душе.
– Вы можете сказать, что будете работать постоянно?
– Я не знаю, – ответила Лета, решив быть честной. – Я ещё ни разу не была в интернате для инвалидов и никогда даже не видела таких детей.
– Я думаю, вы пока не готовы к работе с нашими ребятами. Извините, – куратор положила трубку.
Лета опешила, а потом вскипела от незаслуженной обиды и людской неблагодарности. Этого куратора нужно наказать и выгнать! Какое право она имела оттолкнуть её, Лету, вместо того, чтобы сказать «спасибо»! Добровольных помощников остро не хватает. Батюшка рассказал – на всю многомиллионную Москву всего один доброволец-парикмахер, который бесплатно постригает одиноких людей, а в помывочной бригаде только десять человек, и потому больные годами лежат немытыми.
– Я такого отношения не заслужила! – Лета выругалась и решительно схватила телефон.
Но вдруг почувствовала, как сильно и резко сдавило в ребрах, словно в спину всадили кол. Как и у всех людей, граница между добром и злом проходила как раз посередине сердца Леты, и, получив поддержку, тьма ломилась к свету. Карамель хрустнула, но через быструю трещину излилось смирение, излечивая рану.
– Прости, что не могу прийти к тебе. Я ещё не заслужила, – прошептала Лета, вглядываясь в лежащего в кровати брошенного ребёнка, оказавшегося её братом. – Я хотела брать только то, что приятно, а отдавать то, что мне легко, поэтому меня не допускают к вам, невинным, потому что пока не достойна.
Глава 9
Дезинфекция и пальмы
Лета издалека увидела надёжные дубовые, в толстых стёклышках, двери, словно ведущие в церковную лавку, и оглядела больницу, похожую на сказочный терем – луковки, полукруглые окна, своды и каменные орнаменты. Архитектура единоверческого модерна, сообщил когда-то папа. Лета не любила сказки, её стиль – конструктивизм, а еще лучше – деконструктивизм.
Справа за дверями, в закутке под лестницей, оказалось окошко гардероба, где Лете выдали синие бахилы, а налево – пост охраны.
– Паспорт. Вы к кому? – спросил охранник.
– Доброволец, в первый раз, – ответила Лета. – В неврологическое отделение.
– Пожалуйста, сюда, на второй этаж.
На турникете зажглась зелёная стрелка.
Лета прошла врата вертушки, засунула паспорт в рюкзак и остановилась – а где же разруха, оконные проёмы, заколоченные фанерой? Мраморные полы, плодовая окраска, новые стеклянные двери в отделения, все окна, какой бы причудливой формы они ни были, из сделанных на заказ стеклопакетов, на стене – икона размером с гобелен, с горящей лампадой и живыми цветами, запах благовоний по коридорам, да еще и льющиеся откуда-то песнопения! Лета медленно, как в музее, озираясь и разглядывая всё по пути, поднялась по лестнице на площадку между этажами и обнаружила, что за распахнутыми дверями – церковь. Шла служба. Врачи, санитары и пациенты молились, сверяясь со справочниками. Лета шепотком переступила порог и укромно встала возле чана, судя по надписи – со святой водой. На чане был краник как у самовара, на скамейке стояли пластиковые бутылки и стаканчики. Священник кадил, медики крестились. Мысли Леты сначала подпрыгивали и стреляли, как кукуруза в микроволновке, но постепенно стихли и стали усердными. Лета подняла голову – под потолком шла строчка полукруглых окон, раскрытых в галерею, по которой бродили больные. Лета ни разу в жизни не видела, чтобы церковь находилась прямо внутри медицинского учреждения, чуть ли не в палатах и кабинетах, словно врачевание проводилось и в храме, а сам храм был физиотерапевтическим отделением для душевнобольных. Но, казалось, это не удивляло никого кроме Леты, словно она единственная здесь не знала, что лечить тело отдельно от души, по полису ОМС – пустая трата средств. Убранство церкви тоже загадало Лете сканворд – тёмные стены, вековые росписи, натруженные потолочные своды, но всё пространство наполнял непонятного происхождения свет, какой бывает в морозном воздухе над сверкающим снежным настом.
Когда врачи и лечащиеся потянулись к выходу, и храм почти обезлюдел, Лета поняла, откуда поднималась белизна – нижний ярус был непроходимо заполнен снопами белых роз. Сотни бутонов, отдающих непорочной прохладой, на длинных терновых стеблях в тесных вазах почти без воды – словно жизнь их не зависела от внешнего ухода, источали вселенский свет божественных вихрей и спиралей. У Леты в голове сами собой начались греховные подсчёты – перемножались цифры, прибавлялись нули, итоговая стоимость росла, смещая запятые и порядок. Флористический бюджет выходил никак не меньше, чем на дне рождения дочери хозяина рынка «Садовод», на котором Лета недавно отработала.
Она поглядела на неприметный ящичек для пожертвований – совершенно невозможно, чтобы он вмещал покупку целого войска цветов.
– Извините, пожалуйста, – не удержавшись, шёпотом спросила Лета работницу свечного ящика. – Откуда столько роз?
– От благодетелей, дай бог им здоровья.
Лета устыдилась своих подсчётов, в раскаянии купила алюминиевый крестик на тонкой верёвочке и, надев его, с радостью уверилась, что пребывает в чудесном месте, куда деньги являются не грабительским банковским процентом, а божьей помощью.
Неврологическое отделение выходило в уставленный креслами-каталками широкий коридор с постами медсестёр, грохочущим лифтом, буфетом, палатами и дверью с табличкой «Патронажная служба».
За дверью оказалась комната размером с келью, тщательно и трудолюбиво, как плащаница бисером, заполненная великим множеством вещей, составлявших жизнь и работу сестёр и братьев милосердия. Каждая сущность, вплоть до самой мелкой, сияла чистотой, как на детской молочной кухне, и сопровождалась надписью, запиской или памяткой, часто шутливой. На полке рядом с отпечатанной на компьютере просьбой: «Пожалуйста, ставьте журналы учёта на свои места», была прикреплена укоризна: «Где просто, так ангелов со сто, а где мудрено, там ни одного». Возле кофеварки, в простенке, висела инструкция по приготовлению кофе, а над ней – совет: «Жить – не тужить, никого не осуждать, никому не досаждать, и всем мое почтение!». За шкафом – «SOS! Не ставьте судно на пол!», а рядом – «Чужого дела не передавай!». В тесном уголке с маленьким обеденным столиком висели иконы и краткие молитвы «Перед вкушением пищи» и «По окончании трапезы», а над графиком смен – памятка: «Как ни тяжек у человека крест, который он несёт по жизни, а всё же дерево, из которого он сделан, всегда вырастает на почве его сердца». На контейнере, стоявшем на холодильнике, стикер: «У кого будет время, разберите, пожалуйста, эти книги». Все наставления Лета прочитать не успела, потому что в комнатку вошла старшая сестра милосердия и сказала:
– Вы, наверное, доброволец?
И улыбнулась так, словно давным-давно знала Лету и очень хотела, но не решалась обнять.
– Переодевайтесь, я не смотрю.
Лета вытряхнула из рюкзака новые белые шлёпанцы.
– Здесь у нас журнал посещений добровольцев, это ключи от шкафчиков. – У старшей сестры всё время было такое выражение лица, словно она думала о чём-то мудром и смешном одновременно. – Гладильная доска стоит за стулом, утюг – вот, вода для чая – в фильтре. В холодильнике берите все продукты, какие захотите, посуда – здесь, вся еда на столе – общая. Вы сейчас голодны?
Лета помотала головой.
– Как проголодаетесь, не стесняйтесь – у нас торт со вчерашнего дня, нужно сегодня доесть, завтра среда, постный день. Медицинские перчатки в этом шкафу. – Сестра выдвинула две коробки с прорезями, из которых торчали фиолетовые и зеленые перчатки. – Если у вас аллергия на тальк или крахмал, берите вот эти, из натурального латекса. Использованные перчатки сюда вносить нельзя, если они вам ещё нужны, вы их кладите в пластиковый стаканчик и оставляйте в коридоре на окне. Так же нельзя в сестринскую приносить посуду лечащихся – это для борьбы с внутрибольничными инфекциями, вы же не знаете, кто с чем лежит. После ухода за пациентом можно обработать руки вот из этого флакона, а это – кремы, если кожа сухая. Пользуйтесь. На верхней полке православные книги и фильмы, вы можете брать их домой. Вот эти куртки и сапоги – общие, берите и надевайте, если нужно идти через улицу в другие отделения.