Под мостом из карамели
Шрифт:
А зачем тогда тяжелая, безнадежная женщина несколько месяцев лежала с воткнутыми в тело трубками и стомами, зачем её мыли, обтирали, мазали кремами, бесконечно переворачивали и встряхивали, борясь с пролежнями. Ведь это пролежни от земли, в которую ей всё равно предстояло уйти, которая добродушно ждала всё это время. Что толку, что теперь её опустят в могилу не подгнившую, а сухую, прохладную, свежую.
Лета взяла женщину за руку, мягкую и чистую, с аккуратно постриженными ногтями.
– Пожалуйста, живите, – бормотала она.
– Не боишься сглазить? – шептало за спиной Леты, так что она чувствовала коптящее движение воздуха по щеке. – Смерть всё равно кого-то должна забрать. Не её, так тебя. Не одного, так второго. Какой смысл в подвигах, зачем гибнуть, спасая, всё равно в итоге одного человека не станет. Чем же один лучше другого? Пусть лучше умрет она, чем ты – молодая и здоровая.
Лета злобно дернула плечом, сгоняя шёпот, и заботливо прикрыла спящую руку краем одеяла.
В пятой палате Лету ждала старушка, мать иерея – старшая сестра попросила провести с ней гимнастику для ног. Лета вошла, когда ученица сестринского училища милосердия умывала матушке лицо. Осторожно промыв голыми пальцами, без перчаток, прикрытые глаза, сестричка расцеловала щеки и волосы матушки.
– Миленькая наша, – восклицала ученица и радостно вскидывала пушистые, как верба, брови.
Рядом поднимал, чтобы пересадить на кресло-коляску, тяжелую больную брат милосердия, сосредоточенный человек чуть за тридцать, сухожильный, с тёмной бородой, с упорством поднимавший любые тяжести. Брата все любили за беззаветность и пренебрежение трудностями – он не боялся «сорвать спину» и верил, что молитва «защищает от внутрибольничной инфекции».
– И голова, и руки! – хвалил его как-то Лете больной с ходунками.
Брат тоже всегда работал без перчаток. Лете казалось, и брат, и ученица сестринского училища нарочно испытывают судьбу, идут по краю, заглядывая во тьму. Но сегодня она решила, что ученица упрекает Лету в брезгливости и трусости.
– Сейчас нам гимнастику сделают! – прощебетала ученица, покосилась на перчатки, торчавшие у Леты из кармана, и убежала, обняв грязные кувшины и тазы.
Лета поздоровалась с матушкой, чуть шевельнувшей в ответ веками, сняла одеяло. Высохшие, почти детские ножки матушки были одеты в белые компрессионные чулки и пушистые вязаные носки. Сама матушка была не больше цыплячьей лапы. Сопровождая упражнения пояснениями, Лета слегка согнула почти закостеневшую ногу в колене, снова разогнула. Матушка едва слышно застонала.
– Потерпите, нужно немного потерпеть, – сказала Лета. – А то поправитесь, а на ноги не встать.
«Какое – поправитесь! Зачем я её мучаю? Какое право я имею приходить сюда и не давать человеку спокойно умереть? Зачем мы оттягиваем смерть тех, у кого она неизбежна? Кто спрашивал, хочет ли женщина лежать голой на глазах посторонних людей, терпеть трубки и чужие – пусть даже и в перчатках – руки, не в силах крикнуть: «Дайте же мне уйти!».
Матушка улыбалась, не открывая глаз. Но Лету милыми улыбками не обмануть. Теперь, поработав в больнице, Лета знала, если бабушка – божий одуванчик с простодушным взглядом, значит у неё дегенеративные изменения мозга. Нормальная пенсионерка не улыбается, а чихвостит молодых – молодежь нынче сами знаете какая, девки все сплошь наркоманки и проститутки. Старческая детская улыбка – признак не любви к ближнему, а затухания сознания, неминуемо ведущее в гроб. И зачем смерти суставная гимнастика?
Привезли завтрак – яркое событие в любой больнице. Все зашевелились, застучали ложками по кружкам.
Лета перешла к соседней кровати – сестра попросила покормить рисовой кашей пожилую женщину, всё время прятавшую свои и казённые вещи под матрас и в щель батареи за спинкой кровати.
– Она у нас немного простыла, – ласково сказала сестра Лете. – Вы ей нос вытирайте – когда нос не дышит, трудно глотать. Вот платочки, внучка принесла. – Сестра указала на упаковку дешёвых бумажных носовых платков из «Ашана». – Будем кашку кушать? Мы кашку с булочкой любим, да? С булочкой, с маслом.
Лета покрошила булку и подчерпнула каши. Женщина – по мнению Леты, так выжившая из ума старуха – довольно бессмысленно глянув на ложку, открыла рот. Из носа потекло, слизь была прозрачной, видимо, насморк уже заканчивался. Лета вытащила сероватый платок и вытерла мокрый парафиновый нос. Бумага сразу расползлась, безумная старуха тяжело дышала ртом, и Лета, не веря, что всё это происходит с ней, подтерла сопли краем своей ладони. Но когда это произошло, Лету вдруг охватило веселье – всё-таки она способна любить ближнего! Она с прибаутками скормила всю кашу и булку, сложив у себя на коленях – на столике уже не было места, мусорную гору рваных, скомканных, мокрых платков. К удивлению Леты, микробы на неё не перескочили, она не заразилась ни раком, ни старостью, ни безумием. Гордая своей смелостью и тем, что отвращение преодолено, Лета вымыла ложку, липкую от каши и старческой слюны. Ещё немного, и она сможет поделиться своей любовью с каждой сумасшедшей старухой!
Лета взглянула на ученицу сестринского училища, свою ровесницу, одетую в длинную юбку и дешевые туфли в дырочку.
– Можно тебя спросить? Почему ты здесь работаешь?
– Всё, что я делаю доброго для людей, я делаю для него.
– А, – поняла Лета. – Ты его любишь?
– Да, больше всех в мире!
– А он тебя?
– Я знаю, он тоже любит меня.
– Круто! – сказала Лета. – Слушай, а вот та девчонка, из седьмой палаты, все время с молитвословом, неужели она уже монашка?
– Пока только послушница. Она тебе уже рассказала?
– О чём?
– Возможно, она совсем скоро будет в царствие божием.
– В смысле?
– Ну, готовится встать на божью тропу. Её родители развелись. Она осталась с матерью, но и отца очень любила. Он снова женился, на женщине с ребёнком. Падчерица была больна, у неё не действовали почки, жила на гемодиализе. И отец тайком от первой жены уговорил эту девушку отдать свою почку его падчерице.
– Вот гад! – закипела Лета.
– Она счастлива, что поделилась своей жизнью, – праздничным голосом произнесла ученица.
– А по-моему, дура, что согласилась на такую аферу.
– Хочешь, я буду за тебя молиться?
– С чего это?
– Тогда приходи сама в храм при Первой Градской больнице, где у вас было собрание. Там каждый четверг в 19 часов служится молебен для всех добровольцев.
– Может и приду, – соврала Лета, не испытывавшая тяги к молебнам, но следившая за новостями с марсохода «Курьосити», ей ужасно хотелось, чтобы на Марсе наконец-то обнаружились признаки жизни, которая когда-то была занесена из космоса и на Землю.