Под ногами Земля (Сборник фантастики)
Шрифт:
Все же нет ничего на свете, что бы не имело конца.
Это относится даже к работе над неосуществимыми проектами.
В грозные часы подписания последних чертежей, когда костлявая рука Возмездия уже нависала над всеми вместе и каждым по отдельности, взоры и надежды были обращены к обитой кожей двери, из-за которой доносился рокочущий бас главного инженера. Тогда смолкали разговоры, резко сокращалось число курильщиков в коридоре и даже футбольные болельщики, пользующиеся во время бесконечных дискуссий у доски с таблицей розыгрыша кубка почти дипломатической неприкосновенностью, откладывали обсуждение забитых мячей и ходили на цыпочках. Ибо каждый из граждан «Хипхоппроекта», от несмышленыша-плановика до убеленного сединами начальника отдела разных механизмов, знал, что творится за этой дверью.
И только когда в конце дня оттуда вырывался окутанный клубами табачного дыма заказчик, подмахнувший акт о списании убытков, все облегченно вздыхали, жизнь в институте входила в нормальное русло и начиналась работа над новым проектом.
Впрочем, вернемся к нашему герою.
Чертежные станки были расставлены в конструкторском бюро таким образом, что каждый из сотрудников был надежно защищен от нескромных взглядов своих коллег. Что же касается начальника бюро — Софрона Модестовича Дундукова, то хитроумная загородка из шкафов с чертежно-технической документацией, скрывающая его стол, служила верным барьером от наглого любопытства, гарантирующим сохранение тайны постоянных занятий шефа.
Дело в том, что начальник Мария Феоктистовича вступил в тот возраст, который не без оснований часто сравнивают с бабьим летом.
Согретая обманчивым теплом последних сентябрьских дней душа главы конструкторов жадно тянулась ко всему, что будило воспоминания о безвозвратно минувшей весне. Неудивительно поэтому, что в личных обязательствах Дундукова неизменно присутствовал один и тот же пункт, по которому умудренный опытом старец брался повысить квалификацию чертежницы Сонечки — очаровательного, шаловливого подростка, недавно принятого в лоно «Хипхоппроекта».
В тот момент, когда расстроенный Стригайло усаживался на свой табурет, в клетке Дундукова уже была Сонечка. Правая рука шефа небрежно делала карандашом пометки на чертеже, тогда как левая…
Нет! Не нужно, читатель, нарушать элементарные нормы скромности.
Достаточно сказать, что жаркий румянец на смуглых щечках, трепещущие губы, смелый изгиб стана и приглушенное хихиканье вовсе не были следствием замеченных начальником огрехов в простановке размеров и знаков обработки на чертеже.
Прочь, нечистый! Тебе не удастся увлечь меня в зыбкий и обманчивый мир искрящихся глаз и томных вздохов. Сейчас… Я выпью воды, и мое перо вновь станет подобным скальпелю хирурга…
Избавленный от соглядатаев, Марий Феоктистович самым тщательным образом принялся за исследование своего тела. Сначала он вытянул руку и коснулся ею потолка, затем, встав с табурета и держась руками за два чертежных станка, проделал ту же операцию, махнув правой ногой. Нет, это не бред.
Подошва Стригайло оставила вполне вещественный след на потолке.
Несколько минут он сидел в глубоком раздумье, не зная, что предпринять.
Затем, вытянув шею, с трехметровой высоты окинул взором долы «Хипхоппроекта». В углу, около окна, двое конструкторов резались в "шестьдесят шесть". Прыщавая девица в своем закутке, закрыв рот рукой, тихо ржала над «Крокодилом». Далее руководитель группы крепежных деталей решал кроссворд.
Стригайло еще напряг шею и заглянул за заветные шкафы — в святая святых конструкторского бюро.
Не будем строго судить нашего героя, ибо вид молодой лозы, доверчиво обвившей ствол столетнего дуба не может не тронуть даже самое черствое сердце. Не удивительно поэтому, что Марий Феоктистович, забыло собственных бедах, застыл в неудобной, напряженно позе на добрый десяток минут.
Неизвестно, чем бы кончилось наше повествование если бы не предательская пыль, скопившаяся на шкафах. Стригайло сделал глубокий вздох и оглушительна чихнул.
— Ой, что это?! — воскликнула Сонечка, отпрянув о своего патрона.
Ее руки вспорхнули вверх в том очаровательном жесте, каким, вероятно, еще прародительница человеческого рода оправляла прическу после грехопадения.
— Это… я, — сказал растерявшийся Марий Феоктистович.
— Стригайло!!! — В голосе Дундукова была медь, во взгляде — блеск обнаженного клинка. — Вы что ту делаете?! Я вас не вызывал!
— Простите, — пробормотал вконец смешавшийся Стригайло, — я так…
просто… с утра плохо себя чувствую.
— Тогда возьмите увольнительную и идите к врачу, а не нарушайте трудовую дисциплину. Я буду вынужден поставить о вас вопрос перед Кириллом Мефодиевичем.
— Нахал! — добавила оправившаяся Сонечка. — Подлая харя!
— Хорошо, — уныло произнес Марий Феоктистович, — если не возражаете, я возьму увольнительную.
Легче узнику Синг-Синга вырваться на волю, трехлетнему ребенку разжать смертельную хватку удава, чем сотруднику «Хипхоппроекта» в рабочее время покинуть стены института. Если к таким пустякам, как многолетнее безделье на рабочем месте, администрация относилась со снисходительным благодушием, то всякая попытка отпроситься на час-другой для устройства личных дел или по недомоганию всегда была связана с преодолением ряда преград.
Сначала жаждущий увольнения должен был заполнить специальный бланк, в котором путем тщательно подобранных вопросов не оставалось ни малейшей лазейки симулянтам и лентяям. Затем, получив увольнительный лист, следовало зарегистрировать его в бухгалтерии на предмет соответствующих вычетов из зарплаты, после чего наступала главная часть процедуры подписание увольнительной высшим начальством.
Правом подписи увольнительных пользовались всего два лица в институте начальник и главный инженер. Однако начальник, человек пожилой и умудренный опытом, давно постиг всю тщетность человеческих усилий изменить что-либо в подлунном мире. Брови его были всегда сурово насуплены, пиджак осыпан пеплом, а мозг постоянно пребывал в состоянии сладчайшего сна, тщательно оберегаемого секретаршей. Всеми прозаическими делами в институте ведал главный инженер, имевший неограниченные полномочия действовать "от имени и по повелению".
Вообще, разделение функций между двумя руководителями было подобно отношениям между статуей тибетского божка и далай-ламой или святой троицей на небесах и папой римским на земле. Словом, пребывающий в состоянии небытия верховный вождь института был не более чем символом, укрепляющим власть, "аще от бога данную".
Выполнив все предварительные формальности, Стригайло робко просунул голову в дверь кабинета.
— Можно к вам, Кирилл Мефодиевич?
Главный инженер прервал разговор с четырьмя автолюбителями, посвященный оценке различных способов заливки антифриза в радиатор, и с неудовольствием взглянул на вошедшего.