Под парусом надежды
Шрифт:
– Кира! – обрушился на нее крайним возмущением мамин голос. – Ты что такое творишь, девчонка противная! Совсем с ума сошла? Если меня нет в городе, это значит, тебе все позволено? Кого ты в дом привела? Хочешь мать без последней рубахи оставить, что ли? По миру пустить?
– Мам… Мам… Успокойся… Ну не надо, мам… – испуганно оглянувшись на застывшую в шаге от себя любопытным изваянием Клару, тихо залепетала в трубку Кира. – Ну послушай, я тебе сейчас все объясню, мам…
– Что, что ты мне объяснишь?! Да я чуть с ума не сошла от страха, когда утром дверь в квартиру открыла! Вываливается мне навстречу
– Мам, не кричи так! Здесь все слышно.
– Да наплевать мне, где и что там слышно! У меня до сих пор руки дрожат… Где у нас валерьянка, Кира?
– Мам, ты не кричи на них, пожалуйста. Это мои друзья…
– Да я и не кричу! Еще не хватало – кричать я буду! Я их просто выставила за дверь, и все!
– Как это – выставила?! А куда они пошли?
– Да я откуда знаю! Ты бы лучше поинтересовалась, как я себя чувствую!
– Ладно, мам, успокойся. Я приеду сейчас, и мы во всем разберемся… Мамочка, а может, ты их догонишь еще? Может, они не успели еще далеко уйти?
– Боже, Кира, ну что ты говоришь… Я еще и догонять кого-то должна…
– Все, мам! Я сейчас приеду!
Схватив свою сумку и торопливо засовывая туда пластиковую папку с бумагами по иску Татьяны Никитиной о передаче ей сына Егора Никитина на воспитание, Кира решительно прошагала к двери. А закрыв ее за собой, бегом припустила по коридору, будто боясь, что ее грозно окликнут в спину. Ее и окликнули. Только не грозно. Растерянный голос Кирилла догнал ее уже на крыльце, и она обернулась торопливо и виновато:
– Мне некогда, Кирюш… Прости… Потом поговорим, ладно?
– Что значит – потом? Что происходит вообще? Вы что, вместе с отцом из меня дурака делаете? – запыхавшись, спустился Кирин бойфренд со ступенек и тут же вцепился ей в руку повыше локтя, пытаясь развернуть лицом к себе. – Объясни мне сейчас, сию секунду, что происходит!
– Да ничего не происходит, Кирилл… Вернее, ничего такого уж особенного. Просто я не люблю тебя, и все. Да и ты меня тоже, наверное…
– И… что? – моргнул Кирилл как-то очень уж обиженно и даже губы надул, как незаслуженно наказанный родительский баловень. – При чем тут любовь-нелюбовь? Надо теперь с отцом обязательно ругаться, что ли? Прямо детский сад какой-то… Мы с тобой сюда вообще-то работать пришли, ты не забыла? Потом бы разобрались с любовью… В другое время…
– Пусти, Кирилл. Некогда мне. Пусти, слышишь?
– А куда ты сейчас?
– Да не твое дело куда! – сердито вырвала руку из его цепких пальцев Кира. – И вообще… Ты не понял, что я тебе сейчас сказала? Я не люблю тебя, Кирилл! Дай пройти!
– Ой, да иди! Пожалуйста! Ради бога! Иди, ешь и пей это свое «не люблю», намазывай его на хлеб вместо масла! Подумаешь, не любит она… Чего-то не припомню я, чтоб ты в этой самой любви мне хоть раз отказала!
– Прости меня, Кирилл… Прости. Я ведь и сама думала, что любовь – это… это именно то, что у нас с тобой было…
Он еще что-то проговорил ей вслед сердитым голосом – обидное, наверно. Кира уже не разобрала. Не до того ей было. Из-за угла улицы вынырнула нужная ей маршрутка, и она резво побежала через газон к проезжей части, отчаянно замахала
Телефон Стаса в мобильной памяти нашелся быстро. Да и то – звонил-то он ей всего два дня назад! Господи, неужели и впрямь всего два дня прошло? А кажется – полжизни…
Гудки в трубке запели длинно и обнадеживающе, и даже не выскочил из нее равнодушный голос, всегда противно-одинаково сообщающий о всяких нехороших казусах при попытке мобильного соединения двух абонентов. И вот даже соединение желанное уже произошло! Только странное какое-то. Голос в трубке был совсем не Стасов. Женский был голос. И до боли знакомый…
– Мама? Мама, это ты? – на всякий случай уточнила Кира. – А… почему ты…
– А потому! Надоел – звонит и звонит!
– Кто звонит?
– Господи, Кира… Да телефон звонит, что тут непонятного-то? Этот человек на кухонном столе свой телефон оставил! А я тут сижу чай пью… Раздражает же… Я и так перенервничала, а тут еще звонки эти…
– Стас забыл взять телефон? – с тихим ужасом переспросила Кира. – А… А как же мы теперь…
– Что значит – мы? Кого ты имеешь в виду под этим местоимением «мы»? Да еще с таким придыханием его произносишь, смотри-ка…
– Ой, да с каким придыханием, мама! – вдруг рассердилась на мать Кира. Видимо, сильно рассердилась, потому что сидящая рядом женщина повернула к ней голову и взглянула с некоторой опаской. – И вообще, хватит уже! – продолжила она в том же сердитом духе, одновременно виновато улыбаясь женщине. – Я понимаю, конечно, ты испугалась и все такое… Зачем ты его выгнала-то? Нельзя было сначала мне перезвонить?
– А кто это, Кира? Кто он, этот Стас? – уже тише, без прежней истерики в голосе переспросила мама. – Ты мне раньше никогда про него не говорила… Да еще и с ребенком… Что я должна была подумать, Кира?
– Ладно… Я сейчас приеду…
По ее слезной просьбе водитель остановил маршрутку прямо напротив дома, в совсем не положенном для выхода пассажиров месте, и снова она бегом припустила через газон, так же бегом – под арку, через залитый утренним еще солнцем двор… Правда, во дворе пришлось затормозить резко и оглядеть цепким взглядом все лавочки: а вдруг Стас с Егоркой сидят где-нибудь поблизости, послушно ждут ее возвращения?… Никто ее не ждал конечно же. Торопливо простучав каблучками босоножек по ступенькам, она поднялась к себе на этаж, ткнула пальцем в кнопку звонка…
– Где? – совсем невежливо, совсем по-дурацки прозвучал ее резкий вопрос, будто камнем брошенный в показавшееся в открытой двери материнское лицо.
– Что – где? – опешила мама, давая ей дорогу.
– Телефон, говорю, где? – еще больше злясь, повторила Кира и протопала прямо в босоножках через коридор и завертелась по кухне, заполошно рыская глазами.
– Ты что? Совсем обалдела, дочь? – тихо, испуганно, почти шепотом проговорила мама, глядя на нее расширенными круглыми глазами. – Что с тобой случилось, Кира? Ты никогда раньше не вела себя со мной так… вызывающе! Что здесь произошло, пока меня не было?