Под парусом надежды
Шрифт:
Она и подошла поближе. То есть совсем близко подошла. И тут же сердце спрыгнуло с положенного ему в груди места и заплясало по телу мелкой нервной дрожью – в одном из кресел сидел Егорушка… Совершенно не чуя под собой ног и ничего не соображая от неожиданности, она рванулась было к нему, но трезвая и сердитая мысль-приказ будто дернула ее назад – стой, глупая, куда торопишься… Отойди, оглядись, оцени обстановку, подумай. Приди в себя. Соберись с мыслями. Уже то хорошо, что ты Егорушку здесь обнаружила… Вот, правильно, наклонись, сделай вид, что у тебя просто шнурок на кроссовке развязался…
Отдышавшись, она распрямилась и даже сумела беззаботно-летуче улыбнуться мужчине, с интересом зеваки наблюдающего из соседнего кресла за ее нервозными туда-сюда шагами да приседаниями. Потом двинулась по проходу дальше – никуда не торопясь. Только бы Егорушка
Глянув из своего убежища на Егоркино личико, она чуть не расплакалась от жалостного отчаяния. Зря она испугалась, что он ее увидит. Мальчишка, похоже, вообще ничего вокруг себя не видел. Сидел, замерев маленьким истуканом, всматривался в пространство взглядом несчастного молчаливого ягненка, смирившегося с предстоящим закланием. И личико его было таким же – бледным, как чистый лист бумаги, и совершенно ничего, кроме туповатого смирения, не выражающим. Однако, присмотревшись внимательнее, Кира все-таки разглядела, как дрожат-переливаются глубоко в глазах несчастного ребенка слезы испуганной обиды, как дергаются вниз уголки губ едва заметной короткой гримаской. Видимо, самопроизвольно дергаются. Видимо, расплакаться вслух Егорка сильно боялся. В маленьких его ладошках растекалась в рваных лоскутах фольги большая шоколадка – так ни разу и не надкушенная. Не до шоколадки Егорке было. Ему очень страшно было, маленькому Егорке Никитину, будущему члену общины… как ее там? Скифской веси инглиистической церкви православных староверов? Никак не хотелось маленькой Егоркиной душе ни в веси, ни в церкви, ни в православные староверы…
А рядом с Егоркой его мать сидит, стало быть. Татьяна. И лицо у нее такое же – отрешенное и смирившееся. Только отрешенное и смирившееся совсем по-другому. Со знанием исполненного святого долга. Довольное, в общем. Хоть и обращенное своим довольством вовнутрь себя. Но по всей видимости, не все смиренное довольство внутри Татьяны полностью помещалось. Видно, очень уж много его было, этого смиренного собой довольства. Даже отсюда, из-за колонны, можно было запросто разглядеть, как из глаз ее, прикрытых, как у большой больной птицы, наполовину веками, проистекает, плещется наружу волна неупрятанной внутри благодати, как губы шевелятся и даже улыбаются слегка, монотонно что-то повторяя. Молитву, наверное. А что, самое время и помолиться, когда ребенок твой до смерти напуган и ни жив ни мертв рядом с тобой сидит… Неужели эта женщина и впрямь была когда-то хохотушкой да веселушкой? И глаза ее блестели не внутренней сомнительной благодатью, а настоящей жизненной радостью? Да нет… Кто ж в это теперь поверит…
Заставив себя отвести взгляд от лица Татьяны, Кира снова стала размышлять лихорадочно, чего бы ей предпринять, чтоб вызволить бедного Егорку из этого тихого ужаса. Из этого легального беззакония. «Что ж делать – судьба у него такая!» – тут же прозвучал в голове резкий голос адвоката Линькова. Она даже содрогнулась слегка и мысленно ткнула прямо в лицо адвокату Линькову злую фигу. А потом еще и вторую ткнула. Нет уж, не будет у Егорки такой судьбы. Она сейчас соберется с мыслями и придумает…
Так. Так! Что мы на сию секунду имеем? Братьев рядом с Татьяной нет – это уже хорошо. Хотя это скорее и плохо, чем хорошо, – шум-то поднимать не из-за чего! И в милицию бежать не с чем, получается! Интересно, Татьяна уже билеты купила или нет? И на какой рейс? Как-то очень уж она в кресле расположилась расслабленно – долго ждать приготовилась? А может, она уснет? Устала ведь, наверное, два дня подряд по городу шастать, Егорку разыскивая. Вот если бы она уснула… Можно было бы Егорку выкрасть… Хотя нет, не выкрадешь. Народу кругом полно. Сразу шум поднимут…
Выглянув снова из-за колонны, Кира даже не успела удивиться враз изменившейся диспозиции – около Татьяны уже стояли и оживленно что-то обсуждали двое дюжих мужиков странноватого вида. Ага. Вот они – братья. И правда – здоровенные. С виду на бандитов похожи. А может, они и есть самые настоящие бандиты? Или как их называют – крыша? Ты – мне, я – тебе? Бандиты поставляют начальству общинному паству по крупице, а начальство с ними за это прибылью от проданных паствой квартир делится? Хотя так это или не так – в данной ситуации уже значения не имеет. А имеет значение то, что братья-бандиты в руках билеты держат. Синенькие длинные книжицы. И то значение имеет, что Татьяна со своего места поднялась и засуетилась заполошно, хватая в руки какие-то
Сдернув с кресла Егорку так, что белобрысая его головка мотнулась назад страдальчески-безвольно, Татьяна быстро пошла по проходу мимо Киры, следуя за спинами братьев. Егорка тянулся за ней, ведомый за руку, деревянно переступая ножками и выставив вперед свою неприкаянно растаявшую шоколадку. Идущие по проходу люди шарахались от этой шоколадки испуганно, пока не вляпалась в нее молодая красотка в белых шортах и не завопила в спину Татьяне возмущенно. Вздрогнув, та обернулась, и обернулись вместе с ней братья, и возглас красотки оборвался, так и не достигнув своего скандального апогея. Махнув рукой и пожав плечами, она побрела себе дальше, наклонив горестно голову к шоколадному пятну на стильных штанах. Ну да. От такого взгляда и правда что хошь оборвется. И душа в пятки уйдет. Такая «благодать» из того взгляда выплеснулась, что Кира тоже за своей колонной съежилась поневоле. Но тут же из убежища вышла и направилась за Татьяной. Не след в след, конечно, а чуть в отдалении. Всю ее по-прежнему чуть потряхивало изнутри – что делать-то? Ведь улетят сейчас… Хотя шанс, конечно, есть – можно шум поднять. Милиционер там, внизу, где регистрация идет, туда-сюда ходит, за порядком наблюдает. Она видела. А на улице, у входа, еще один стоит…
Вся компания из сестер-братьев пристроилась в хвост стоящей на регистрацию на новосибирский рейс очереди. Вернее, и не очереди уже, а так, ее остатков. Стоя за ними, Кира оглядывалась лихорадочно в поисках гуляющего по залу милиционера, одновременно стараясь подавить растущую внутри отчаянную панику. Не увидела она никакого милиционера! Зато краем глаза уловила, как один из братьев, наклонившись к Татьяниному уху, что-то проговорил ей быстрое и резкое, и та суетливо наклонилась к Егорке, вытянула из его вялой ручки шоколадку и начала шнырять глазами туда-сюда – урну искала, наверное. И так увлеклась этим занятием, что… ручку Егоркину из своей руки выпустила! Кира потом долго помнила эту секунду своей жизни, пролетевшую перед глазами так объемно. Так выпукло. Бывает, целый час так выпукло не пробегает, как эта самая секунда. И все в той секунде расположилось так, как ей надо. Как на ладони. Вот братья перед ней стоят – спинами повернутые. Вот Татьяна привстала на цыпочки и, отклячив от себя руку с растаявшей шоколадкой, шарит взглядом через толпу в поисках урны. А Егорка свободен. Именно на одну секунду и свободен, черт возьми!
Быстро присев на корточки, она осторожно, но в то же время очень резко притянула его к себе за лямки комбинезона – так, что он практически свалился ей в руки, как маленький рюкзачок. Потом так же резко выпрямилась и, лихо перекинув вялое Егоркино тельце набок, под руку, сделала первый шаг назад и в сторону – осторожно, на полусогнутых упругих ногах, сильно толкнув плечом стоящую рядом с ней пожилую женщину. А потом побежала – с отчаянием человека, от гибели спасающегося. С шумом в голове. С колотящимся в груди сердцем. Ничего не видя перед собой. Наверное, такое вот оно и есть – состояние аффекта. Об этом состоянии она писала когда-то курсовую по судебной психиатрии… Хорошо написала. На пятерку. А что это за состояние такое – и знать не знала. Бесцеремонным тараном в этом вот самом состоянии продиралась, перла через толпу, через людей, торопливо от нее отпрыгивающих. Туда, к выходу! На площадь! Там таксисты-охотники рядами стоят! Туда, оставляя за спиной возмущенные вскрики, хлопанье чемоданов о плиточный пол, нарастающий шум погони след в след… Главное – не оглядываться! Бежать! Бежать, что есть силы! Можно сказать, лететь по воздуху, отчаянно задыхаясь! Как хорошо, что она в кроссовки да в джинсы догадалась переодеться…
Еще не добежав до ближайшего такси, она уже крикнула на последнем выдохе что-то отчаянное в открытую пассажирскую дверцу. Видимо, правильное что-то крикнула. То, что нужно было. Потому что одновременно со звуком захлопнувшейся за ней от резкого рывка двери завелся и мотор с полоборота, и машина рванула вперед, как перепуганная хищником лань. Прижимая к себе Егорку и оглянувшись, она с удивлением обнаружила, что братья еще только из стеклянных дверей аэропорта выбежать успели. Надо же. А ей казалось, что они у нее за спиной дышат, догоняя… Тоже, наверное, после ее неожиданной наглости в состояние аффекта вошли. Потому что три секунды форы ей точно дали. Хорошо. Плохо только, что они могут так же сейчас в такси прыгнуть…