Под парусом в Антарктиду
Шрифт:
На яхту возвращались в большом городском автобусе, который летел по узким, забитым машинами улицам с такой бешеной скоростью, что я все время ожидал удара. Но эта летящая махина буквально в последний момент с зазором в несколько сантиметров разъезжалась со столбами, встречными машинами, повозками, пешеходами. Водитель, отгороженный от пассажиров грубо сваренной металлической решеткой, сопровождал свою езду победными криками и не заботился о том, что не закрыл двери. С ним работал мальчик-напарник, который за 100 метров перед остановкой высовывался из двери и начинал голосить на всю округу, зазывая народ в автобус. Резкие дикие крики в твое ухо были характерной деталью бразильской экзотики. Дима был счастлив, а я, как дикая, но европейская корова, шарахался в сторону и ругался по-русски.
Здесь, как, впрочем, и в портовой Европе, было много небольших кабачков, где могли найти приют
В Ресифи очень медленно тянулось время. Его скорость была равна скорости зарастания ран на Сашкиной заднице, ногах и плечах. Александра легко договорилась с яхт-клубом насчет жилья, и мало того, к Боцману прикрепили менеджера клуба для преодоления возможных проблем, связанных с долечиванием и перелетом в Рио-де-Жанейро. Мы оставили Сашке деньги на проживание и перелет и сами были готовы выходить.
Ночью, с 27 на 28 ноября, отпраздновали день рождения Димы, и мне казалось, что я провалился в сон всего на полчаса, и уже Валера будит меня, и мы, пачкая серой глиной белое пентафталевое покрытие своей палубы, выбираем якорную цепь, а потом на двигателе, поднимая один за другим паруса, проходим волноломы порта и ложимся курсом на Рио-де-Жанейро.
Уходить от берегов всегда приятно именно потому, что только так осуществляется то, что является для тебя главным. Это особо ощутимо, когда ты, сматывая концы, которыми только что был связан с землей, и поливая палубу из ведра, время от времени посматриваешь на берег и видишь, как между ним и яхтой растет пространство океана, и в какой-то момент ты не находишь берега там, где он был еще недавно, с этого момента начинается твоя жизнь в открытом море.
Димин день рождения уронил боеспособность экипажа, и теперь я сижу четвертый час за баранкой и каждую минуту в ужасе просыпаюсь. Но яхта цепко идет по курсу, это понимается мгновенно, и я опять падаю в сон. Команда спит мертвым сном и, соответственно, с каждым часом улучшает свое состояние' — это единственная утешительная мысль, поддерживающая мои силы, когда я стукаюсь лбом о нержавеющую сталь штурвала. Жара нестерпимая, хотя еще не наступил полдень. Наверняка это будет один из самых жарких дней, проведенных нами на экваторе.
Я вспоминаю стол в кают-компании, когда мы только что за него сели и наполнили фужеры красным вином. Это было непросто сделать из-за возвышавшихся над столом гор из фруктов, дынь, дуриана, коко, колючих ананасов и могучей, фаршированной рисом коричневой индейки на большом блюде посередине стола. Мы чувствовали себя одной семьей, когда сидели за столом. Единственное, что было ненормальным, так это то, что мы не говорили об Антарктиде, эту тему никто не тронул, хотя она витала в воздухе. Я тоже молчал, хотя это было непросто, что-то удерживало слова, готовые в любой момент сорваться с языка. Вообще по жизни я везучий человек, и мне опять очень сильно повезло: Иван совершенно случайно связался с «Беллинсгаузеном», и нам, хочешь не хочешь, придется туда идти — это первое, и второе то, что англичане заявили, что тоже пойдут в Антарктиду. Это, как я понял, сильно задело самолюбие МОИХ, и теперь они молчали. Я наслаждался тем, что, возможно, мне не придется их «ломать», а все решится в их головах естественным образом. Хотя англичане вряд ли пойдут в настоящую Антарктиду, лежащую южнее южного полярного круга, скорее всего, они пойдут на свои любимые Фолкленды, которые кто угодно может называть Антарктидой, только не мы.
С Сашкой было так же решено оптимально и четко, он остался в госпитале под опекой хороших врачей, и экспедиция была какой уже раз спасена и шла дальше, почти не задержавшись в Ресифи. Так думал я, мучаясь за штурвалом в то жаркое утро, чувствуя умиротворение после всех событий, приключившихся накануне.
Жара, висевшая над морем, к вечеру привела к изменению погоды. На горизонте появилась дымка, которая очень быстро переросла в конкретные тучи, которые, едва не касаясь моря и чернея на глазах, поползли на «Уранию-2». Мы убрали геную и подняли средний стаксель на втором штаге, и тут начался шквал с ливнем. «Урания-2» попала в него, неся полный грот и бизань. Скорость яхты на шквалах доходила до 12 узлов. Такого тяжелая перегруженная экспедиционным снаряжением лодка еще не показывала. Я приготовился к самому худшему… Море моментально стало
Расстояния на этой лодке покрывались быстро, для этого нужно было единственное — идти, а не сжигать свои силы и время в портах, оставаясь там из-за вроде бы важных дел. Когда яхта была в море, мы покрывали по два градуса за сутки. Это приличное расстояние в масштабах нашей планеты. 30 градусов за две недели. А 12 таких кусков — это и есть вся кругосветка. Находясь в море, «Урания-2» каждую секунду суток шла по маршруту. Это было единственным бесспорным преимуществом морской экспедиции по сравнению с нашими предыдущими арктическими экспедициями, где продвижение на лыжах или парусном снегокате было возможно только несколько часов в сутки. По сравнению с арктическими маршрутами, где неделями при сорокаградусном морозе, не имея других источников тепла для согревания своего организма, кроме продуктов питания да классного снаряжения, ты должен был таскать стокилограммовые нарты по торосам и застругам, хождение на яхте сохраняло физические силы, даря в тридцать раз большую скорость передвижения. Достаточно было выйти в море…
Ночью мощные шквалы и ливни продолжали действовать на нервы, но мы неслись под черными тяжелыми тучами почти под всей парусиной. К утру ветер стал скисать, небо очистилось, и к середине дня начался тот знаменитый штиль, который и остановил «Уранию-2». Яхту кидало в пологой оставшейся зыби, мы перекатывались на койках, как при хорошем шторме. Передвигаться по яхте было трудно, и все из-за того, что для сбережения парусов мы их спустили, чтобы они не хлопали и не перетирались без нагрузки. Самочувствие было скверным, а прогноз с ветром до 18 узлов, который поймал Иван, не оправдался. Мы дрейфовали на юг со скоростью 0,5 узла. Какое-то спасение можно было найти в воде, и ребята, надев ласты и маски, купались около яхты.
Вода синяя, просматривается планктон, яхту окружают бесчисленные стайки маленьких рыбок, черноносые, красные, разноцветные, очень похожие на наших гуппи. Женька ловит их простым полиэтиленовым мешком. Подводная часть яхты видна вся. Ныряю под перо руля и смотрю электросварку металлических накладок, усиливающих пятку, на которой висит перо. Все ОК! Не врал тот молодой сварщик с завода «Алмаз», который за полтора часа работы на ноябрьском ледяном ветру выпил почти полторы бутылки водки. Не зря он говорил, показывая на свою работу: «Что ты волнуешься, такой шов не рвется!» А я ему все подкладывал дополнительные накладки, он был недоволен этим, но варил и не спорил. А под конец работы, вместо того что бы упасть замертво от количества выпитого, он меня зацепил своей колючей фразой: «Ну, теперь давай, чтоб точно не развалилась…», на что я, с глупым выражением лица, тщетно пытаясь отыскать скрытый смысл, заключенный в его словах, налил за завершение работ… Да, днище в хорошем состоянии, только в оконечности кормы появились небольшие бугорки-ракушки, а так все в норме.
Штиль переполз в ночь. Море кажется спокойным, но яхту мотыляет, она машет и машет мачтами. И вся эта благодать залита лунным светом. Странно, но в середине Бразильского течения нас дрейфует на север, то есть против течения. Наверное, потому, что под нами вершины по 3000 метров высотой и немного не дотягивают до поверхности — на 12 метров, 23, 44. Вершины стоят на пути течения и закручивают его, в некоторых местах этого лабиринта оно идет в обратную сторону.
«Урания-2», поскрипывая блоками, поднимается наверх, на зыби, где мы осматриваемся и спускаемся вниз, в яму. Оттуда опять на волну вверх. Зыбь могучая громоздится, потом уходит вниз, и все это медленно, величаво, по-океански. Странно, но именно в этом спокойном и беззлобном океане опять приходит чувство отчаяния, неверия, моральной усталости. Что с нами будет? Без солярки, без денег на возвращение, и уже кончаются продукты. Если что-то с нами случится, как быть? Все-таки, как же мне не хватает здесь Валерки Тимакова, моего Тимы! Мне нужна была поддержка здесь словом и делом, особенно когда нужно было принимать решение, то, что всегда категорично и несколько эмоционально делал Валерка. Он по узловым моментам высказывал мне свое мнение и при этом очень часто повторял мои собственные мысли, опасения и т. д. Ребята были новые, и, на мою беду, они слишком буквально приняли меня за капитана, оставив себе роль исполнителей.