Под прикрытием
Шрифт:
Свобода, равенство, братство… Свобода – а государь разве не дарует всем подданным свободы? А разве само по себе жить в огромной и сильной стране, где можно смело ходить по улицам, не опасаясь, что тебя убьют – это не свобода? Равенство – а как можно приравнять, к примеру, токаря с завода и доктора наук? Или крестьянина и потомственного аристократа? Красная революция, которая у нас, слава Господу, не взяла верх, одним из требований выставляла так называемую «четыреххвостку» – свободные, прямые, равные и тайные выборы. Тайные выборы – сейчас есть, в Думу, прямые – тоже есть, свободные – в каком-то смысле тоже, за исключением имущественного ценза для голосующих и более высокого – для избирающихся. Равные – а как может быть равенство в голосах, если люди не равны ни по образованию, ни по имущественному положению, ни по чему?
Про равенство я уже сказал. Братство – не смешите. Много ли было братства во Французской революции, когда победившие революционеры принялись истреблять друг друга, после того как истребили аристократов и убили короля? Почти всех ведь, до единого казнили – какое тут братство! Под ножом гильотины все друг другу братья – это, что ли, братство?
И, наконец, самое главное – Господь жестоко наказывает всех революционеров, дерзнувших покуситься на помазанника божьего. Французы осмелились отправить монарха под нож гильотины – и теперь Франции больше не существует. Мы, русские, избежали дьявольского соблазна, вернулись к истинной, не искаженной никонианством вере – и Господь наш обратил свой благосклонный взор на нас, щедро вознаградил рабов своих, подарив нам Константинополь – второй Рим, колыбель православия, и Иерусалим – город, где умер на кресте сын его Иисус. Вся святая земля теперь наша, русская. Да и Мекка с Мединой, земля, где никогда не было ни мира, ни порядка, ни достатка должного, тоже теперь состоит в составе единой и неделимой Российской империи. Разве не стоило отказаться от «свободы, равенства, братства», чтобы обрести такое?
Вот и получается, что в лучшем случае все эти заявления и прозрения отдельных деятелей – всего лишь политическая трескотня, пополам с бредом сумасшедшего. В худшем – государственная измена. Но у нас этому хоть в гимназии учат, чтобы, повзрослев, люди критически относились к разного рода теориям. А тут… Этого не может здесь быть, потому что не может быть никогда, давайте споем «Боже, храни королеву…» и все такое. Ну-ну…
Оп-па… А мясо уже начало подгорать. Это нехорошо. Вообще – не привыкну я к местному мясу на решетке, никак не могу понять, в какой момент оно подгорать начинает. А шашлык здесь не сделаешь. Единственное, что роднит приготовленное мною с кавказским шашлыком – я отмачиваю мясо в уксусе со специями, чтобы размягчить его. Секретом ни с кем не делюсь, это – для себя.
Пока я перекладывал мясо на пластиковые тарелки, появилась Мэрион. Ни слова не говоря, шумно плюхнулась рядом, и пока я раскладывал новую порцию на решетке и ворошил угли – умудрилась половину слопать. Завидую белой завистью – столько ест, ни в чем себе не отказывает – и чтобы хоть один лишний килограмм…
– Вкусно… – среди дурных привычек Мэрион было говорить с набитым ртом. – Научишь, как готовить?
– Это мужское дело. Мясо должен готовить мужчина, так повелось еще с древности.
Мэрион оторвалась от еды, посмотрела на меня каким-то странным взглядом…
– Знаешь… Иногда я думаю, что ты не от этого мира. Что ты прилетел с какой-то далекой звезды…
Опасный момент…
— Пойду-ка я к машине, – я поворошил угли, чтобы скрыть замешательство, – принесу еще соуса. Где он?
– В багажнике…
Рацию я с собой не взял, а вот сотовый – прихватил, но положил в машину. Машинально взглянул – лучше бы этого не делал. Прием неуверенный, всего одна палочка из трех, а вот звонков неотвеченных…
И все от начальства…
В душе моей шевельнулась совесть. Странно – вспомнились слова Императора Николая Первого, сказанные им офицерам, которых он отправлял… ну, сейчас это называется «военный советник». Он сказал им перед отправкой: «Азартовать не велю и не советую, а брать деньги и не служить – стыдно». Вот и у меня такая же ситуация – то ли служу, то ли…
Суперинтендант ответил не сразу – пришлось перезванивать трижды. Уже тогда начал понимать – неладно дело. Наконец в трубке раздался знакомый хрипловатый голос…
– Сэр…
– Кросс? Какого черта?! Где ты?
– На отдыхе, сэр… Я же подавал рапорт, вы его подписали…
– Черт бы тебя побрал. Возвращайся немедленно! Общий сбор!
– Что-то произошло, сэр?
– Лондон взорвали!
– В смысле, сэр? – не понял я.
– Я и сам ни хрена не знаю! Похоже, взорвана канцелярия премьера и еще несколько зданий в центре. Всем трубят общий сбор! Бросай там… с кем ты – и немедленно в отдел. Немедленно!
– Есть, сэр…
Кто-то, а это – точно не я…
— Мэрион! Собирайся, срочно! Собирай все, доешь в машине! Нужно возвращаться!
Именно тогда, когда я гнал машину по узкой извилистой тропе, пытаясь как можно быстрее выбраться на трассу и дать полный газ, меня посетило чувство – то самое. То самое, какое у меня было в Бейруте – этакая сосущая боль под ложечкой и четкое видение пропасти впереди. Пропасти, из которой нет возврата…
Картинки из прошлого
— Имя?
– Александр Реджинальд Кросс.
– Возраст?
– Двадцать восемь лет.
– Дата рождения?
– Пятнадцатое января одна тысяча девятьсот шестьдесят четвертого.
– Место рождения?
– Белфаст, Северная Ирландия.
– Вероисповедание?
– Протестант.
– Имя родителей?
Молодой человек, сидящий на стуле, пошевелился.
– Отец – Реджинальд Кросс, мать – Стелла Денбридж.
– Они живы?
– Нет.
– Когда они умерли?
– В день святого Патрика, семнадцатого марта шестьдесят седьмого, во время массовых беспорядков. Их убили паписты.
– Кто, простите?
– Паписты. Провос. Католики. Террористы из ИРА.
– Понятно, спасибо. Где вы воспитывались?
– Военная школа-интернат Рили близ Сассекса.
– Вы ее закончили?
– Да, с отличием.
– Дальнейшее образование?