Под прикрытием
Шрифт:
Touts will be shot…
Я лежу, замаскировавшись на чердаке старого четырехэтажного дома, и жду свою цель. В руках моих – бесшумная полуавтоматическая винтовка двадцать второго калибра, ее я брошу после акции. Три варианта отхода, два – по люкам, ведущим из подъезда на чердак, еще один – по пожарной лестнице. Еще у меня в кармане веревка, длины и крепости достаточной, чтобы привязать ее и спуститься по ней во двор – получается четвертый вариант отхода. Есть навыки городского альпинизма – можно спуститься вниз и по балконам. Это пятый вариант. Пять вариантов отхода – вполне достаточно в такой ситуации, тем более что преследования стоит ожидать, только если все пойдет не так, как надо…
Меня зовут Александр Воронцов, и это мое настоящее имя, данное при рождении. Сейчас я действую под другим
Touts will be shot…
Я жду патруль. Британцы настолько глупы, – а может, просто броневиков не хватает, здесь их в последнее время то и дело взрывают, – что отправляют на улицы пешие патрули. Патрулируют так только в кварталах лоялистов [9] , потому что сами британцы тоже протестанты и вроде бы свои. В католическом квартале патрулировать без броневика смерти подобно, там даже пятилетний пацан может кинуть под ноги бутылку с зажигательной смесью или выстрелить в спину из пистолета. Последнее, что учудили люди из белфастской бригады ИРА [10] – выстрелили по одному из полицейских участков из реактивного огнемета «Шмель». В этом участке потом побывал и я – до сих пор помню шибающий в нос запах бензина, опаленные адским пламенем стены, черный жирный пепел, покрывающий пол, и золу, оставшуюся от мебели. При взрыве снаряда «Шмеля» в закрытом помещении температура там повышается до двух тысяч градусов, горит даже воздух, что уж говорить о человеческом теле. Жирный пепел – все, что осталось от полицейских, погибших в этом аду. Еще остался вопрос – откуда боевики ИРА взяли русский реактивный огнемет, и есть ли у них возможность достать еще несколько. Смешно, но точно так же могу погибнуть и я – запросто. Если погибну – это будет идиотская гримаса судьбы, потому что именно я за несколько дней до теракта выложил на одном из североамериканских форумов, посвященных кладам, взятые по GPS и зашифрованные координаты ямы, где закопан реактивный огнемет. Так русская разведка снабжает боевиков ИРА самым современным оружием – некая агентура доставляет снаряжение, прячет его, координаты тайников передаются мне, а я уже распределяю снаряжение по разным группировкам. Ни один из боевиков не только не видел меня, но и не слышал моего голоса, все общение происходит посредством Интернета. Кое-какие акции провожу я сам, лично – с террористами плотно связываться не хочется, среди них есть немало осведомителей британской службы безопасности. Кому, как не мне, это знать…
9
Лоялисты – протестанты, лояльные властям.
10
ИРА – Ирландская республиканская армия, опасная террористическая организация.
Touts will be shot…
Наконец в конце улицы появляется патруль – стандартный пеший патруль для белфастских улиц, десять человек. Они медленно идут по улице, по середине проезжей части, ощетинившись винтовками. Двое замыкающих и вовсе всю дорогу пятятся, прикрывают тыл – здесь любят стрелять в спину. Движение мелкими шагами, ствол винтовки отслеживает безмолвные окна, дети скрываются, едва завидев патруль, взрослые останавливаются. Каждый готов в любой момент открыть огонь – на движение на крыше, по подозрительному человеку, да просто так, чтобы заглушить рвущийся наружу ужас. Хотя здесь их единоверцы, они не чувствуют себя в безопасности, здесь вообще нигде нельзя чувствовать себя в безопасности…
Сейчас посмотрим. Краем уха я слышал, что на вооружении патрулей появились компактные устройства, подавляющие радиосигналы. Если это так и у этого патруля есть одно – я его просто пропущу. Ну а если нет…
Палец нажимает на кнопку дозвона сотового телефона – SIM-карта куплена уже давно, больше года назад, на подставное лицо,
Есть!
Выворачивающий душу визг стальных осколков повисает над улицей, «Ровер», кажется, аж подпрыгивает, когда под днищем взрываются все три мины, поставленные так, чтобы зацепить осколками как можно большую площадь. Они и цепляют – почти нет дыма, не видно вспышки, зато миг – и семь солдат британского пешего патруля из десяти истекают кровью на проезжей части, мгновенно лишившись ног.
Touts will be shot…
Оставшиеся трое, конечно, должны поступать так, как предписано инструкцией – найти укрытия, занять круговую оборону и дождаться подкрепления. Но, во-первых, один из корчащихся в луже крови на асфальте – радист группы и рация у него. А во-вторых, бросить тех, с кем ты завтракал утром в столовке, истекать кровью на дороге – выше сил любого. Я бы не бросил. Трое оставшихся в живых уже не отслеживают то, что происходит вокруг, они бросаются к распростертым на асфальте фигурам в зеленом камуфляже. Я спокойно поднимаю винтовку, цели плохо видно из-за дыма, но все же видно.
Шлеп. Шлеп. Шлеп.
На винтовке глушитель, поэтому звук выстрела в этом калибре не слышен вообще. На каждом из солдат патруля бронежилет, но винтовка настолько точна, что позволяет укладывать пули ровно в ту точку на человеческом теле, какую ты хочешь. Винтовка – американская, развлекательная, производства Ruger, самая распространенная модель десять-двадцать два. Пуля этого калибра, несмотря на малый вес и малую энергию, на близкой дистанции очень опасна – она свинцовая, безоболочная и причиняет тяжелейшие ранения. Двое убиты чисто, в голову, третий дернулся, и пуля попала в шею – тоже не жилец. Мгновение – и трое оставшихся в живых падают на асфальт, окропляя его кровью, которой тут и так более чем достаточно.
Еще семь выстрелов, один за другим – негоже оставлять раненых мучиться на дороге. Все равно не выживет никто, так зачем добавлять им лишние минуты страдания. Семь выстрелов – семь трупов. Еще десять жертв на алтарь бессмысленной и беспощадной гражданской войны…
Touts will be shot…
Винтовку я кладу в кучу хлама, осторожно выдергиваю чеку гранаты. Если сюда поднимется неопытный человек, его ждет сюрприз. А если и опытный – без разницы, на винтовке отпечатков пальцев нет, даже заряжал я ее в перчатках.
Спускаюсь – очень хорошо, что в старых домах есть черный ход для прислуги. Потому-то я и выбрал это место и этот дом. Дверь я заблокировал внизу, поскольку, если мне повстречается гражданский, его придется убить, а я не убийца и не террорист. Все мои цели являются либо полицейскими, либо военнослужащими, которые взяли в руки оружие, встали под британский флаг – и поэтому, по правилам войны, являются моей законной добычей. Я с полным правом могу назвать себя диверсантом, солдатом на войне. Войне тайной, необъявленной, но тем не менее. Нам тогда тоже ничего не объявляли – просто пришли и начали убивать.
Двор – темный, сырой, из окон почти ничего не видно, особенно если знаешь, как нужно идти. Если и увидит кто, потом не сможет дать описание, обычный человек, роста выше среднего, усы и густая борода, очки, ничем не примечательная одежда. Да и не любят здесь откровенничать перед полицейскими – как с той, так и с другой стороны…
Двор, за ним еще двор, дальше скрытая стоянка с автоматической системой пропуска – скормил автомату купюру и все. Телекамеры я вывел из строя – подцепил маломощную хлопушку.
Вот и моя машина – темно-серый «Форд-седан», неприметная, но с очень мощным двигателем, куплена подержанной. Двигатель отзывается мурлыканьем, но при необходимости это мурлыканье перейдет в грозный рев. Отцепляю грим, привожу себя в порядок – все элементы грима я выброшу в мусорный бачок по дороге. Костюм и так сойдет, а плащ придется сжечь. Уличных камер видеонаблюдения опасаться не стоит – их разбивают и протестанты, и католики, в городе не осталось ни одной. Даже дешевые камеры наблюдения на магазинах, которые устанавливают по требованию страховых компаний, и те разбивают.