Под псевдонимом Ксанти
Шрифт:
— Отец Пауля погиб вдали от дома так же, как и его дед и прадед. Военный мундир сделал меня вдовой, Пауля — сиротой. Из четырнадцати поколений Кильтманов лишь троих мужчин смерть застала в постели. Все остальные пали на поле брани, пронзенные пиками, штыками, изрубленные шашками, пораженные пулями… Это ужасно!
— Это великолепно! — дурным эхом отозвался Гете. — Гордитесь, что вошли в такую семью. У Пауля впереди прекрасная военная карьера.
— Нет! Нет! Я мать!
— Вы дочь! Дочь Германии! А родина наша сейчас, униженная и оскорбленная, стоит на коленях. Поднять
Фрау Кильтман съежилась, закрыла глаза, рука ее легла на голову сына, она с болью произнесла:
— Видит бог, я не хочу, чтобы Пауль носил мундир. Но пусть моя сегодняшняя слабость станет доказательством моей привязанности к вашему брату, Экхард Гете…
Он подошел к ней, почтительно поцеловал ей руку:
— Вы истинная дочь Германии, фрау Кильтман, — и обернулся к Паулю: — Мой бедный малыш, тяжелую судьбу избрал ты…
— Я не избирал, — всхлипнул Пауль.
— Да, ты не избирал, — задумчиво произнес Гете. — Германия тебя избрала! Тяжело быть кадетом. И на меня находило отчаяние. Помню, ночью поднял меня офицер — он нашел складки на моем кителе. Всех выстроил босыми на холодном полу. Мне приказал вытянуть руки и присесть на корточки. На пол поставили циркуль. Одно острие направили мне под пятку, другое… Ты знаешь, куда… После этого испытания я месяц спал на животе.
— Нас тоже так наказывают, — прошептал Пауль.
— Это хорошо. Традиции должны сохраняться в большом и малом. Пауль, ты и твои друзья терпят муки ради великой Германии. — Его голос набрал силу: — Вы смоете позор восемнадцатого года! Вы смоете с лица земли социалистов, этих предателей! Они нанесли нам удар в спину! Немец рождается для того, чтобы возвеличить Германию, уничтожить ее врагов. Мудр был великий прусский король Фридрих-Вильгельм. Создав Лихтерфельдский корпус, он ввел в нем жестокие условия. И эти традиции родили нам Роска, Гинденбурга, Людендорфа! Вас держат в голоде. Это полезно! Из тех, кого кормят до отвала, не получится солдат. Голод заставит вас вечно помнить о нуждах Германии, о новых землях, которые ей так необходимы! — Он положил ладонь на голову Пауля, повернул его лицом к себе. — Малыш, я завтра сам отвезу тебя в корпус. Мы скажем, что ты приехал повидаться со мной. И ты стойко перенесешь наказание за самовольную отлучку. Сумеешь?
— Да, — глотая слезы, пробормотал Пауль.
Фрау Кильтман нагнулась над сыном:
— А теперь, Пауль, пойдем, я накормлю тебя.
— В меру, фрау Кильтман, в меру, — предупредил Гете…
На пороге столовой Пауль внезапно оглянулся на дядю Экхарда.
— А-а, теперь я знаю, почему у вас на комоде находятся ржавая пуля, осколок от снаряда и циркуль…
— Ты прав, кадет Кильтман, прав, — согласился Гете. — Вернее было циркуль положить с моими боевыми наградами, потому что ими я отмечен во многом благодаря ему.
Юношеский каприз прошел, забылся, Кильтман был теперь полковником германской армии. Приобщить его к «Великим делам» постарался дядя Экхард. Вообще-то Пауль редко встречался с ним, занимавшим видное положение в германской армии, и когда он неожиданно пригласил его к себе, ему стало ясно, что этот вызов имеет серьезные причины. Представ перед дядей Экхардом, Кильтман отрапортовал:
— Господин генерал, полковник Кильтман прибыл по-вашему приказанию.
Он знал, что генерал Гете и не представлял себе, что кто-то может как-то иначе его приветствовать. Только по уставу! Гете не мог себе позволить никаких нежностей, потому что был убежден, что это приводит к утрате мужества и дисциплины. Впрочем, он иногда мельком давал понять, что помнит, кем Кильтман ему приходится. Вот и в тот день Гете, слегка улыбаясь, сказал:
— Рад вас видеть, полковник. Садитесь. Вы очень похожи на своего отца. Те же отличные знания военной стратегии и тактики, сообразительность, аккуратность, целенаправленность… Истинный «дворянин меча». Пруссак!
— Благодарю вас! — выпрямился Кильтман в кресле.
Гете был доволен: он намекнул, что следит за успехами племянника. Но он тут же постарался недвусмысленно показать, что нечего надеяться на его особое покровительство. Гете сам пробивал свою карьеру, сам, без помощи со стороны, — и Кильтману предстояло самому хватать свою судьбу за хвост… Итак, он перешел к делу:
— Но, полковник, у вас имеется серьезный недостаток: полное отсутствие опыта хорошей войны, которая только и рождает полководцев. Мы вам предоставим возможность приобрести его. Вы поедете… в Испанию.
— В Испанию? Но там мир, покой… — изумился Кильтман.
— Пока еще мир, — многозначительно подчеркнул генерал. — А завтра… Вы там примените на практике свои знания.
— Мы объявим войну Испании?
— Боже упаси! — отмахнулся от такой чудовищной мысли Гете. — Испанцы объявят войну… испанцам.
— Значит, гражданская, — вздохнул Кильтман. — Не о такой войне мечтал я. Я не хочу стрелять в население.
Гете насупился, гневно процедил:
— Стреляют солдаты, а мы с вами занимаемся высшей воинской стратегией, полковник! Ясно?
— Так точно!
Гетсу захотелось смягчить свою вспышку, он мягко повел рукой:
— Пауль, вам необходим опыт.
— Там будут дети… женщины… — поморщился Кильтман.
— Да, женщины, — подхватил Гете. — Не только испанские, но и немецкие… Я вас познакомлю с очаровательной женщиной. — Он крикнул в сторону внутренней двери: — Фрау Бюстфорт!
Появилась невысокая женщина лет двадцати пяти — двадцати семи, уверенная, с острым взглядом серых глаз.
— Благодарю за комплимент, генерал, — сказала она деловито.
— Посмртрите, с каким мужчиной вам предстоит путешествие в Испанию.
Бюстфорд бесстыже показала на дверь, в которую вошла, призналась:
— Я уже его изучила… — и обратилась к Кильтману: — Господин полковник, у вас есть еще один недостаток. Почему вы не национал-социалист?
Кильтман не ожидал такого вопроса. Но у него давно был заготовлен ответ: