Под псевдонимом Ксанти
Шрифт:
— Да! — отрезала Мария. — Так решило правительство.
— Ох, погубите вы и Ксанти, и Лину, — покачал головой Фернандо. — У Дурутти не бригада, а сброд. Анархисты должны были ударить во фланг марокканцам. Но не сделали этого, трусы!
— Дурутти — смелый и храбрый командир, — сказала Мария.
— Но вокруг него подонки. Они его подводят. Да и он слаб в тактике.
— Поэтому и направляем к нему Ксанти, — согласно кивнула головой Мария и спросила, оглядываясь назад: — Где он?
— Не туда смотришь, — усмехнулся Фернандо. — Он впереди, в окопах… — И сказал бойцу: — Сбегай позови македонца сюда. Смотри, Лина, не влюбись в него. Красавец, но македонцы большие ревнивцы.
— Не пугай, — попросила Мария. — Ей с ним в бой идти.
— Не буду, — согласился Фернандо и спросил: — А в городе как?
— Как может быть в городе, который изо дня в день бомбят, снарядами обстреливают. Ехали сюда — видели, как снаряд в очередь угодил. Женщины. Дети. Старик один. За хлебом стояли. Кровь, стоны. А плача уже нет — привыкли! Ужас! — Отогнав тягостные видения, произнесла: — То, что я скажу, ты уже знаешь. Но я повторяю: так приказано! Мятежники идут дорогой Валенсия — Мадрид. Ты должен остановить их на этом рубеже! Ясно?
— Передай там словами романсеро: «Среди нас нет робких сердцем, и должна еще сильнее наша доблесть разгореться». — Он вскинул кулак. — Мадрид неприступен!
Подошел Хаджумар, молча кивнул женщинам.
— За тобой пришли, — сказал Фернандо, показав глазами на женщин.
Хаджумар молча ждал. И тогда Мария кивнула на Лину:
— Она пойдет с тобой. И будет все время с тобой. Береги ее и не обижай. Она мне все равно что дочь.
— Что она умеет делать? — заученно произнес по-испански Хаджумар.
— О-о, — заулыбалась Мария. — Она знает итальянский, испанский, русский, понимает немецкий. А лучше всего она бросает бомбы. Да-да, бомбы, — видя, что советник не поверил, подтвердила Мария. — В банкиров! Первую бомбу она бросила в Аргентине, когда ей было всего тринадцать лет. Представляешь? По улице в фаэтоне ехали банкиры, а она в них бомбой! Вот такая отчаянная у тебя будет переводчица, македонец Ксанти! Ее в шести странах приговорили к смертной казни. А бог ее бережет, потому что тоже влюблен в нее. Посмотри, какая она красивая.
До этого момента Лина стояла молча и спокойно, будто речь шла не о ней. Но тут вскинулась, огорченно произнесла:
— Тетя Мария!
…Стемнело. Впереди едва заметно выделялись на фоне отливающего краснотой неба строения. Лина внезапно остановилась. Советник подождал ее. Видя, что она не трогается с места, спросил:
— Что-нибудь случилось?
— У нас есть полчасика, — произнесла она и пояснила: — Нам не следует приходить в штаб бригады в то время, когда там отсутствует Дурутти. А он прибывает лишь в семь тридцать вечера.
— Такая точность? — усмехнулся Хаджумар. — А я представлял себе анархистов людьми, которые ни во что не ставят условности, тем более время.
— Неверное представление, — отпарировала Лина. — Я, к примеру, тоже была анархисткой, да еще какой! А на свидание ни разу не опоздала. — Сквозь ее мягкий акцент прослушивалась насмешливость.
— Таких женщин, что умудряются не опаздывать, не бывает, — поддался ее шутливому тону Хаджумар.
— Не опаздывала я на свидание потому, что его еще у меня не было, — засмеялась она и смело протянула ему ладонь. — Пора нам знакомиться. Лина.
— Ксанти, — коротко сказал он.
— Ксанти… Звучит, — усмехнулась она. — Но я вам назвала свое настоящее имя.
— Ксанти, — упрямо повторил он.
— Ну что ж, — после паузы сказала она. — А я переводчица советника Ксанти.
— Должен вас предупредить — я уже почти все по-испански понимаю. Говорю плохо. Могут не понять. Я не хотел бы говорить по-русски. Предлагаю немецкий. И вы его знаете, и я. К тому же в Македонии язык германцев в ходу.
— Принято. — Показывая на сваленное дерево, она предложила: — Сядем?
— Сядем, — охотно согласился он, с явным удовольствием вытянул ноги, затем снял берет и, прислонившись к стволу, закрыл глаза.
Лина осторожно отломала несколько торчащих веточек и тоже уселась. Глянув на советника, она с удивлением заметила, что он спит. «Моментально уснул!» — ахнула она, и ей стало обидно: она рядом с ним, а он, видите ли, преспокойно спит! Такое женщине трудно перенести. Она протянула руку к плечу советника, чтоб хорошенько встряхнуть его. Но рука повисла в воздухе, и, вместо того чтобы разбудить его, Лина наклонилась, чтобы лучше рассмотреть лицо советника. Сейчас, когда жгучие, пронзительно-задумчивые глаза его были прикрыты, весь его облик приобрел поразительно тихий, мирный вид. Казалось, у него нет никаких забот, ему ничего не угрожает и он полностью отдался сну. Короткая стрижка… Высокий лоб… Губы застыли в едва заметной доброй улыбке. Брови — черные, пышные, так и приковывают к себе, левая, слегка приподнятая, нервно дернулась раза три, точно отгоняя непрошеную мысль. Это подергивание умилило Лину, и ей ясно представилось, каким он был мальчишкой — не по-детски рассудительным и в то же время нетерпеливым, не терпящим фальши. Ей захотелось притронуться к брови, пригладить ее… «Красивый мужчина», — невольно сделала она вывод и горько усмехнулась: разве красота дает гарантию от гибели? Что с советником будет через день? Да чего там день?! Через двадцать минут они предстанут перед анархистами, и неизвестно, во что это выльется.
Берет выпал из рук советника, и это заставило его открыть глаза. Увидев устремленный на себя взгляд Лины, он сконфуженно поднял берет с земли.
— А мне говорили, что… советник Ксанти не спит пять-шесть дней кряду.
— Неверно, — отрицательно покачал он. — Я ежедневно спал по два часа тридцать минут. Пока ехали с добровольцами из казармы на стрельбище и обратно…
— О-о, — только и сказала она.
— Надо было научить их стрелять… Мужества у них много, но никогда раньше винтовки в руках не держали.
— А бьют регулярные части! — с вызовом заявила она.
— Бьют, — охотно подтвердил советник. — Эту бы отвагу да умеючи! Идут на фронт, как… как на корриду: всей семьей, заводом, фабрикой! Стащишь за ногу танцующего. на бруствере храбреца, спросишь: «Зачем зря голову подставляешь?» — а он в ответ: «Я испанец! Пусть видят, что мы их не боимся!» — Он неожиданно повернулся к ней: — И для вас война — игра? Нарядились в брюки, на бок пистолет пристроили… Что, не нашлось мужчины на ваше место?