Под псевдонимом Ксанти
Шрифт:
— А-а, — вспомнил комбриг и жестко спросил: — Коммунист?
— Коммунист, — твердо ответил Хаджумар.
Вокруг раздался ропот.
— Анархистам не нужен коммунист! — выкрикнул Педро и рванулся было к Хаджумару, но его удержали.
— Тихо! — закричал Дурутти и попросил Лину: — Передай ему: я не позволю коммунисту сбивать на пол анархиста. И еще: я не позволю разводить агитацию. Мне нужна его голова, а не язык.
«И это вместо того, чтобы дать команду арестовать и осудить
— Мне не переводите, я все понял. Но ему передайте: я прибыл воевать с фашистами.
— Передайте ему, — выслушав Лину, сказал Дурутти, — трусов я расстреливаю из этой штуки. — Он поднял пистолет. — Я имею право стрелять в трусов. Мне было шестнадцать, когда я первый раз швырнул бомбу в богачей. Я дрался на баррикадах, я похищал судей, я совершал налеты на банки, я познал десятки тюрем. Восемь стран меня высылали за пределы своих границ. В Испании, Чили и Аргентине меня приговорили к смертной казни. А я продолжаю бороться.
— Лина, передайте ему: я не люблю много слов. — Советник взял из рук комбрига пистолет, отсчитал четыре патрона на ладонь, остальные вложил опять в пистолет и возвратил его ему: — Четыре патрона ему, четыре — мне… Разить трусов.
Вокруг замерли. Потом Гарсиа произнес задумчиво:
— Это справедливо.
— Дурутти, он и для тебя взял «душечку», — зло прыснул Педро.
— Молчи! — взбесился комбриг. — Он намекает мне? — Он в гневе прошелся по помещению, взгляд его блуждал, выискивая способ немедленной проверки на смелость военного советника. — Отлично! — Он подбежал к окну, сорвал штору.
— Дурутти, осторожнее! — испугался Гарсиа. — В ста метрах фашисты!
Дурутти оттолкнул Гарсиа, встал спиной к окну:
— Прочь! Я покажу этому штабишке, что я не трус. Ярче зажгите свет!
Педро охотно бросился к выключателю и щелкнул им. Свет люстры ярко осветил помещение. Все, с испугом прислушиваясь, ждали. И недолго. Раздался выстрел, и тут же зазвенела люстра.
— В люстру попали! — облегченно вздохнул Гарсиа.
— Слава Марии, промазали! — улыбнулся Аугусто.
«Сумасшествие какое-то!» — подумал Хаджумар.
Дурутти нетерпеливо отошел от окна, хмуро сказал:
— А теперь пусть встанет… коммунист!
— Это невозможно! — встрепенулась Лина.
Хаджумар поглядел по сторонам, убедился: анархисты ждали, что он предпримет. Он мягко отстранил Лину, вставшую на его пути, направился к окну. «Вот тебе и испытание, которое ты искал, но как оно глупо и бессмысленно!»
— Камарада, советник! — закричала Лина. — Это самоубийство.
Хаджумар неторопливо облокотился на подоконник
— Дети! Ну маленькие дети! — поразилась Лина и зло приказала: — Прикройте штору!
Кто-то задернул штору, включил свет. Хаджумар спокойно щурил глаза от яркого блеска люстры.
— Вы не хотите жить? — обрушилась на него переводчица.
— Я люблю жизнь, — не согласился с ней Хаджумар.
— И подставляете свой лоб пуле?
— Глупо, конечно, — согласился советник. — Но вы же все понимаете. Я вынужден был это сделать… Там республиканцы стоят насмерть. А эти отсиживаются в замках. Мне надо из них сделать хороших солдат.
— Понятно: борьба за души, — не успокаивалась Лина. — Но не слишком ли тяжкой ценой?
— Жаль, что приходится завоевывать доверие таким образом, — вздохнул Хаджумар. — Не умом, не талантом, а вот так…
Дурутти прислушался к гулу одобрительных голосов, подошел к Хаджумару, всмотрелся в его лицо. Их окружили плотным кольцом. Комбриг широко улыбнулся:
— Ты похож на испанца, черный, как все мы. Я знаю, откуда ты, но мне говорили, что все люди там — блондины.
— Он забыл о конспирации, — сказал по-немецки Лине советник и недовольно покачал головой. — Я из Македонии. Продавец апельсинов.
Дурутти пристально всмотрелся в анархистов и многозначительно сказал:
— Наш военный советник из Македонии, — и повторил: — Из Македонии! Понятно?
Гарсиа просиял:
— Теперь мы знаем, что он из Македонии.
— Македонец, сразу видно, — пробасил Аугусто.
— Продавец апельсинов, из Македонии, — раздались голоса.
Комбриг довольно посмотрел на Хаджумара:
— Видишь, все знают, что ты из Македонии, — и протянул руку: — Дурутти.
— Ксанти, — пожал руку комбрига советник.
— Полковник Ксанти, — поправил его комбриг и вновь нахмурился. — В деле проверим тебя, коммунист, в деле.
Жить будешь в моей комнате, вон там, — показал он на дверь в глубине площадки.
— Я буду приходить поздно ночью, камарада Дурутти, — усмехнулся Хаджумар. — Не боишься, что прерву твой сон?
— А где ты намерен проводить ночь? — резко спросил комбриг.
— Ты видел, как те стреляют? — кивнул на окно советник. — Я не хочу, чтобы твои бойцы так же мазали. Я буду учить их стрелять без промаха. Днем мятежники не позволят, придется проводить занятия ночью.