Под псевдонимом Ксанти
Шрифт:
Ежов оторопел:
— Как это?
— Мне кажется, ты с радостью смакуешь мысль, что товарищу Сталину тоже потребовался совет другого человека…
Хаджумар поежился — ему не нравилось, что поклеп с его дяди нарком пытается снять не доказательством его правоты, а таким примитивным приемом, обвиняя в злом умысле Ежова, — обвиняя без приведения фактов, только такими домыслами. Он удивленно глянул на Ворошилова. Но на лице того не было и тени сомнения в своем праве на подобный ход.
Ежов вдруг мгновенно побледнел.
— …И ты
— Это неправда, — пролепетал Ежов.
— Я — и неправду?! — гневно воскликнул Ворошилов. — Ты это хочешь сказать?
— Простите, я неточно выразился.
— Почему я должен прощать тебя? Ты даже не представляешь, что Саханджери мог элементарно выйти из себя. Ведь он из тех, кто смотрел смерти в глаза, кто ходил в штыковую атаку. Они бесхитростны, говорят что думают. Он просто сказал, как было. Понижать таких людей надо. Но ты видишь врагов там, где их нет… Печально…
Не сводя глаз с наркома, вытянувшись как струна во весь свой жалкий рост, Ежов теперь не выглядел зловещей и всесильной фигурой.
Из-за двери послышался глухой голос, с характерными интонациями и знакомым акцентом. Оттого ли, что в соседнем помещении находится человек, чей облик гипнотизирующе действовал на каждого независимо от возраста, профессии и национальности, действовал безотказно, ибо все верили, что он непогрешим, то ли от несоответствия того, каким из газет и рассказов представлял себе Хаджумар этих двух известных всей стране людей, и тем, как они вдруг ему открылись, то ли оттого, что, наконец, выяснилась причина его страданий, оказавшаяся невероятно нелепой, — Мамсурову стало казаться, что все, происходящее сейчас на его глазах, нереально, не могло случиться в самой жизни… Жесткий тон наркома возвратил его к действительности:
— Ладно, Ежов, о тебе разговор впереди. А сейчас вот что, — нарком перегнулся через ручку кресла и указал рукой на Хаджумара: — Всмотрись в него внимательнее. Запомнил? Так вот, если с головы этого человека упадет хоть один волос, — тебе не сносить своей! — гнев душил Ворошилова, голос то и дело срывался. — Ты будешь иметь дело со мной… А меня ты знаешь. Я слов на ветер не бросаю… Уяснил? Забудь, чей он племянник…
От наркома, который в представлении людей был спокойным, рассудительным и добрым, повеяло зловещим холодом. Судя по тому, как сжался Ежов, он знал о нем нечто такое, что даже этого типа, явно повидавшего немало отвратительного, заставило содрогнуться. Стараясь успокоиться, нарком постучал в нервном тике костяшками пальцев по подлокотнику кресла и резко скомандовал:
— Кругом!..
И когда Ежов, повернувшись, шагнул за порог и осторожно закрыл за собой дверь, Ворошилов тихо добавил:
— Ошиблись мы в нем, сильно ошиблись…
Это было сказано в расчете на Хаджумара, чтобы он услышал и запомнил.
— Извините, — растерянно развел руками Мамсуров. — Из-за меня такой нервный разговор…
— И какое теперь у тебя отношение к Саханджери? — неожиданно спросил нарком.
— Как и прежде: с уважением, — сверкнули глаза у Хаджумара.
Теперь нарком смотрел на него тем же пронзительным взглядом, который, казалось, проникал до самого нутра человека.
— Смотри, не сделай для себя скоропалительных выводов, — предупредил он. — Подонки воспользовались неосторожностью Саханджери. Но это не значит, что Советская власть виновата. Время жесткое, нам как никогда надо быть спаянными. Никто не смеет терять веру в нашу цель, в торжество наших идей.
— Я знаю, что Советская власть не виновата, — выдержал взгляд наркома Хаджумар.
— Это надо точно усвоить, Хаджумар, — убеждая, повторил нарком. — Нельзя, чтоб обида недоверием обернулась. Да и следует точно знать, на кого обижаться.
В комнату вошел Попов, встревожено всмотрелся в лица наркома и Хаджумара, почтительно обратился к Ворошилову:
— Товарищ маршал, президиум уже занимает свои места.
Нарком резко поднялся, привычно поглаживая складки рубашки, провел ладонями вдоль широкого пояса.
— Да! Пора идти… — и уже на пороге обернулся к Попову: — Твоего протеже никто не тронет… Втолкуй ему, что в его интересах не распространяться о состоявшемся здесь разговоре с Ежовым… Отвечать будешь ты!..
Нарком закрыл дверь…
— Спасибо, друг, — сказал Хаджумар и вдруг порывисто шагнул к Попову, обхватил руками, прижался щекой к его плечу…
— Ну что ты, Хаджи?.. — растроганно произнес Жора и успокаивающе похлопал ладонью по спине Мамсурова.
Хаджумар отстранился, отвел глаза в сторону, тихо признался:
— Не представляешь, как тяжело, когда не смотрят тебе в глаза… — И с беспокойством спросил: — Что с моим дядей?..
— Погиб он, Хаджи, погиб… — печально сказал Попов…
…Так встретили Хаджумара — полковника Ксанти — дома…
Глава 8
Гете положил трубку на рычаг телефона, выпрямился в кресле и внимательно посмотрел на Кильтмана…
— Вам к лицу эта форма! — воскликнул Гете.
— Испанская кампания дала мне опыт и… генеральские погоны, — сказал Кильтман и добавил: — Я помню, кому этим обязан.
Но Гете энергично прервал его:
— Не благодарите — не люблю. Четкое выполнение очередного задания — вот лучшая благодарность. И я жду его!..
— Слушаю вас, господин генерал, — щелкнул каблуками Кильтман.
— Вы знаете личный приказ фюрера — постоянный поиск и арест коммунистов и особенно их главарей, на след которых мы напали, но они ушли из-под контроля. Разом, в один день. В нескольких европейских странах. Исчезли. Они действуют сообща, и нетрудно догадаться, куда они направляются. — Он подошел к карте на стене и ткнул пальцем в сторону Москвы.
— Есть другой ориентир — Лондон, — сказал Кильтман.