Под псевдонимом Ксанти
Шрифт:
Гете усмехнулся, дав понять, что его предположение страдает наивностью.
— Исключается. Когда речь идет о коммунистах — и Лондон на нашей стороне. — Услышав звонок телефона, быстро направился к столу, поднял трубку, нетерпеливо спросил: — Никаких известий? Я жду, — и опять направился к карте. — Мой расчет верен: где-то здесь, — он провел рукой вдоль границы Советского Союза, — где-то здесь, господин генерал, вы должны их схватить.
— Почему я? — возмутился Кильтман. — Я кадровый военный, а не жандарм.
Гете предвидел его реакцию — ничуть не удивился, прошел к столу, произнес:
— Знаю: вы предпочитаете открытый бой. Я тоже. Но времена Александра Македонского и Аттилы давно прошли. Война перестала быть уделом одних военных. Теперь сражения ведутся не только на поле брани.
— Каждому свое. Бульдог не станет охотничьей собакой.
— Надо не только выследить дичь, но и завладеть ею, — назидательно произнес Гете. — И тут крепкая бульдожья хватка не помешает. — Гете неожиданно наклонился к нему, сменил тон: — Пауль, одержать победу в сражении — почетно. Но врага, лишенного вождей, можно покорить без боя. Отдать эту славу жандармам? Нет! Тот, кто их схватит, достоин Железного креста.
Опять зазвонил телефон. Гете лихорадочно схватил трубку.
— Напали на след? Где? Сколько? Препровождают на заставу? Вылетает генерал… Кильтман. — Довольный, он бросил трубку, отчеканил сурово: — Они попались! Машина у ворот. Одиннадцать минут — и вы на аэродроме! Лететь три часа сорок семь минут! Дадим на путь от аэродрома до заставы союзников ну, скажем, три часа. Вас будет сопровождать Шульц, один из моих лучших офицеров. Я жду вашего звонка через семь часов. Спешите, генерал! Я засекаю время!
Квартира Хаджумара была обставлена так, что сразу можно было определить: здесь проживает холостяк. Стол, диван, стулья — вразброд, застыли там, куда их поставили носильщики. На окнах отсутствовали занавеси. Никаких ковров и картин. На стене висела старенькая, почерневшая гитара. Да, та самая, что прошла многие пути дороги по Испании вместе с Гарсиа. В углу стояли два все еще упакованных кресла — одно на другом. На столе свалены свертки.
Прозвучавший дверной звонок застал Хаджумара на кухне. Хаджумар сорвал со спинки стула китель, одел его и, на ходу застегивая пуговицы, направился в прихожую. Он знал, что это ОНА, и торопливо открыл дверь. На пороге стояла Лина. Она смотрела на Хаджумара и смеялась, сконфузив его. Если бы она знала, какой сюрприз он ей приготовил!
— Вот куда ты забрался! — воскликнула она. — Еле нашла… Все собрались?
— Ты первая.
Она застыла на пороге комнаты и улыбнулась:
— О-о, у тебя неплохо. — Он уловил в ее словах легкую насмешку. — Уютно. Занавески с видом города. Хорошо подобранная к обоям мебель. Это склад кресел? Здесь случайно нет тола?
Хаджумар шутливо предупредил:
— Если гостья не перестанет бранить хозяина, он взорвет квартиру и… хорошо подобранную к обоям мебель без всякого тола.
— Один ноль? — усмехнулась она.
— Сдаюсь, — шутливо поднял он руки.
Лина вдруг выпрямилась и скомандовала.
— Стоять и не двигаться с места! — Палец, точно дуло пистолета, был приставлен к груди Хаджумара. — Или вы немедленно скажете, по какому поводу вы сегодня устраиваете… как это по-осетински? Кувд! Или…
— Или? — попытался он обнять ее.
— Опустите руки! — с шутливой суровостью ответила она. — Обниматься в такой обстановке! Да я перестану уважать себя! — Она закатала рукава. — Камарада советник! Слушайте мою команду! Ориентир — гостиная, цель — привести в порядок, время — до прихода гостей. Присту-пай! — И замурлыкала популярную в те времена песню: — «Утро красит нежным светом стены древнего Кремля…»
Глядя, как Лина порхала по комнате, он растроганно думал: «Вот так впредь и будет». Именно ее и не хватало в его холостяцкой квартире, которая на глазах стала преображаться.
— Занавесей нет, но зато есть торшер — последний крик моды! — Лина задорно оглянулась на него. — Камарада советник! Что с вами? Вы мне еще не ответили, в честь чего кувд.
Хаджумар враз посуровел, произнес:
— Будет объявлено о свадьбе.
Она смутилась; желая скрыть свое замешательство, деловито подступила к креслу:
— Помоги-ка мне вытащить эту тяжелую артиллерию на оперативный простор.
Он обхватил кресло руками, потащил на середину комнаты.
— Куда, куда ты его тянешь? — ужаснулась она.
— Поближе к столу, — ответил он.
— О-о святая Мария! — ахнула она. — Такие кресла и к такому столу! Они должны стоять отдельно, украшать твою гостиную… Вот так. А рядом будет красоваться торшер. — И вдруг внезапно, чуть не шепотом спросила: — О чьей свадьбе?
Он помедлил, колеблясь, сказать напрямик или сперва подготовить ее, и наконец ответил просто, точно объяснение у них давно состоялось и решение скреплено твердо и навечно:
— О нашей.
Она ждала этого, но когда услышала — растерялась и, будто не придала его словам особого значения, задумчиво произнесла:
— Сюда бы еще журнальный столик.
Он уловил в ее голосе напряженность и, догадываясь, что ей не по себе, торопливо и даже радостно воскликнул:
— А столик есть!
— Где?
— На кухне.
— А что он там делает?
— На нем хорошо гладить.
— О аллах! — в негодовании воскликнула она, предчувствуя, что ее в этом доме поджидает немало еще неожиданностей. — Твои дороги неисповедимы! Сделай так, чтобы журнальный столик оказался перед этими креслами…
Он круто повернулся, нырнул в дверь на кухню, через мгновение возвратился со столиком и со стуком приставил его к креслам:
— Аллах снизошел до твоей молитвы, женщина, — и смущенно признался: — В первый раз все приказы выполняю.