Под сенью Дома Блэк...
Шрифт:
Как она здесь оказалась?
Она не помнит...
Белла спешит оставить эту мысль.
– Красивое платье...
– улыбается она и сестра нервно поводит плечами, отводя взгляд.
– Хоть на бал...
– У Кроули вечер...
– будто оправдывается Нарси.
Белла кивает.
– Ты не против?
– вдруг спрашивает она.
– Здесь тошно, Нарси...
Нарси возражает, отчаянно взывая к ее благоразумию. Но Белла насмешливо дергает головой, отметая возражения. Кончилось благоразумие... давно кончилось. С меткой кончилось. Со свободой от семьи кончилось. Но сестре не объяснишь... а мольбы Нарси раздражают. И Белла
Она делает шаг и заключает Нарси в круг объятий, тянется и... целует, замершую в удивлении и замешательстве Нарси.
Ничего.
Пусто...
Колет разочарование.
– Я иду... одену маску. На-а-рси-и... там не будет авроров. Не бойся. Вели подать сестренке платье. Одолжишь ведь?
И у Нарциссы обреченно опускаются плечи.
– Белла... прошу... не делай глупостей... прошу...
Белла обещает и тут же забывает. Ей хочется забыться. Кто она... Где она... Кто эти люди вокруг в шумном зале, наполненном светом свечей. Блестящие кавалеры, в элегантных мантиях, целуют ручку... отчего хочется безумно рассмеяться. Ведь смешно же, верно?
Ручку целовать...
И на танец приглашать...
И комплименты говорить... банальные от века!
Она руку подает, не отказывает от круга танца и улыбается на комплименты. И смеется. И ее находят очаровательной. Она пьет шампань, и кружится голова. Кажется, ей не следует пить... ее переполняет легкость, веселье, которое кончается в единый миг.
Она видит его.
Брат.
Сири...
Сири, мелкий, семилетка, нервно трет пальцы и в нетерпении кусает губы.
– Ну... ну давай же! Бе-е-лл! Давай его!
Она усмехается и достает из банки с помощью палочки и простеньких чар мерзкую тварь, суетливо перебирающую лапами.
– Смотри какой... жирный... ядовитый. Один укус и ты парализован. Темная тварь... поджарим?
– Да!
Ей весело от нетерпения братца. Такой смешной!
Она медленно левитирует паука к горящему камину и паук бьется, извивается все отчаянней.
– Чувствуешь, Сири? Чувствуешь? Он боится!
– Да...
– шепчет мальчик и его глаза горят синевой, глубокой и темной. Он прерывисто дышит и смотрит так жарко, что ей глаз от него не отвести. Какой же он хорошенький...
– Поджарь его, Белл! Я хочу... хочу...
Он лихорадочно дрожит и облизывает губы, как будто хочет пить.
– А почему мы его поджарим?
– торжественно спрашивает она.
Ведь они не просто играют... она преподает ему урок.
– Блэк обид не прощают!
– Верно!
– восклицает она: - Гори, тварь!
Паук страшно бьется в пламени, выгибаясь от боли. В воздухе тяжелой пеленой разлита эманация боли и ужаса, сгорающего живьем, простейшего существа. Живого существа. Который медленно умирает, пожираемый огнем. И его страдания не трогают жалостью сердца детей. Белла смотрит на семилетнего Сири и не может глаз отвести, а он весь поддался вперед, к огню и жадно смотрит на смерть...
– Что вы делаете?! Мама! Матушка!
– голос Реджи врывается в сознание, разрушая очарование.
Но она пытается удержать это
Она смотрит на него. Сириуса...
Паук сгорает и в глазах Сириуса загорается горечь. Он с досадой вздыхает, и обижено смотрит на нее.
– Все...
– тянет он.
– Все...
– Все, - подтверждает и она.
И наваждение спадает. И они понимают, что больше не одни. В дверях стоит Вальпурга, и к ней жмется Реджи, с ужасом смотря на них. Вальпурга смотрит на них так, будто видит впервые. И ее тихие слова помнятся и поныне:
– ... печать безумия страшней проклятья... Встали! Вы больше не будете играть вместе!
И они больше не играли...
– Сири...
– тянет она, смотря на него с другого конца залы, а он не видит ее.
Он разговаривает с хозяином дома.
Далекий...
Безмерно далекий.
Недосягаемый.
И понимание, что она гнала от себя накрывает с головой.
Бокал с недопитым шампанским падает на паркет, разбиваясь веером блестящих искр, а она бросается прочь. Вылетает из залы и несется по коридору подальше, чувствуя, как задыхается. Сердце заходится и она останавливается, посреди коридора, зябко обхватив себя руками. Переводит дыхание, приходя в себя от приступа боли-отчаянья.
– Больно?
– Больно...
– шепчет она и в ту же секунду понимает, что вопрос адресован не ей.
Голос, участливый, мягкий, приятный, слышится из-за приоткрытых дверей рядом.
– Кажется... я потянула лодыжку, - смущенно отвечает тихий голосок. Девичий голосок.
– Ты позволишь, я посмотрю?
– спрашивает мужчина.
– Ремус, я...
– Белла физически чувствует смущение девушки.
– Я не целитель, Гермиона, но боль снять могу, - мягко отвечает мужчина.
Белла шагает вперед и толкает дверь рукой.
В небольшой комнатке с высокими окнами и тяжелыми портьерами, на мягком диванчике сидит молодая Андромеда, а рядом, опустившись на одно колено, стоит мужчина. Русоволосый, худощавый... и бережно держит в ладонях маленькую ступню, сидящей девушки.
Рыцарь и принцесса...
Белла замирает, впитывая с себя нежность, щемящую интимность, сего момента, их положения, отстраненно смотря, как лицо мужчины, вдруг будто загорается светом, изнутри, невидимым, но ощутимым всем существом.
– Ох, Ремус! Вы настоящий волшебник! Боль ушла. Возможно, вы и есть легендарный дерини?
– Гермиона, - мягко упрекает, качая головой, мужчина со шрамами на лице.
– Прошу, хоть вы не издевайтесь! Какой же я дерини?
– Увы!
– вздыхает юная Андромеда.
– Если бы я знала что-то о них! Я бы сказала какой... вы расскажете мне, Ремус?
– Нам надо возвращаться...
– Пара минут ничего не изменит. Да и Сириус не заметит нашего отсутствия. Так какие они, легендарные дерини? Я не нашла о них ничего в нашей библиотеке! Расскажите, прошу вас!
– Дерини - племя волшебников-целителей. Их магия была отлична от той, которой ныне владеют маги. Их сила и дар зависели от их внутренней сути. Чем светлее была душа дерини, тем сильнее он был. Их магия была сплавом души и разума. Им ни к чему были палочки. Ибо чары, которыми они владели, были иного порядка. Чуждыми для нас, обычных магов, что вызвало зависть. Поэтому их уничтожили. Всех. Ибо светлым дерини претило убийство и они только защищались. Инквизиция... именно она сделала всю грязную работу за магов. Мы же не пострадали...