Под сенью исполинов
Шрифт:
Табак, заботливо, с известным пиететом ценителя упакованный аккуратно и герметично, а также чай, нашёлся во второй половине колонии. И не где-то на складе, ведь контрабанда – а это контрабанда! – там не хранится, а в жилом кубрике. За те полчаса в командном пункте с кружкой чая Роман, наверное, раз восемь мысленно вознёс хвалу находчивости иных натур. Кому-то ж взбрело в голову тайно пронести в модуль немалые запасы чая и табака! Как бы подарочек получался. В будущее. Что ж, вполне свойственно довоенному альтруизму.
Они не произнесли
– Включи. А то в тишине сидим, как заговорщики.
Нечаев пожал плечами и дотронулся до панели. Утром выяснилось, что трансляция в эфир Высоцкого велась отсюда, из этого самого отсека. ЭВМ колонии, кряхтя изношенными охладителями, ревел на всю планету рваным баритоном, будто в исступлении просил всё это прекратить: «Парус! Порвали парус!..».
На сей раз музыка полилась неспешная, струнным перебором баллады. Роман не знал, что это за песня, да и не хотел знать. Он думал. Тяжело, через вздох возвращаясь к одной и той же мысли:
Мертва.
Оля мертва. Не осталась она на Земле по какой-то там причине. Не вынули её из капсулы лаборанты в белом, чтобы отправить в идиотский карантин, а после – на нудную реабилитацию. Не приедет она в снятую ими недавно квартиру в знаменитом доме под шпилем, и не станет ждать его. Ей вообще больше не увидеть родного Барнаула.
Потому что её больше нет. Оля слилась с космосом, как те трое в камне, что перед входом в корпус психподготовки смотрели в земное небо. Её расщепило, как и многих до неё. И подобно многим, что будут после, Оля не материализовалась в заданной точке проклятого межпланетного маршрута.
Игла осознания вонзилась в мозг когда Роман пересмотрел кровавые кадры. Неумолимая логика вложила в рот битое стекло правды и принудила медленно пережёвывать, корчась от бессилия. Наблюдая каждое новое убийство, Роман только укреплялся в подозрениях.
Погубившее людей существо, имитатор, как его назвал тот немец, всякий раз являлся в новом обличье. И Нечаев отследил принципиально важный момент: он ни разу не примерил лик живого человека. Всякое новое лицо убийцы – лицо уже загубленной им ранее жертвы, либо как факт неживого уже человека.
Последним его обликом стала Оля. Имитатор, кем бы ни была эта тварь, в мельчайших деталях воспроизвёл её тело...
Протоволна удивительным образом подействовала на имитатора. Пули не причиняли ему никакого ущерба, в то время как два выстрела Иванова – первый оказался неточным – оставили лишь мокрое место. В прямом смысле. В течение каких-то секунд тело растеклось мутной жижей.
Останки убрали по всем правилам. Собрав волю в кулачок, Вика несколько часов работала, чтобы в месте падения тела не осталось ни малейшего следа. Образцы – куда ж без них! – она взяла первым делом.
Работа продолжалась. Рождённая в военное время традиция в трудную минуту вспоминать, что людям некогда было несравнимо тяжелее, прижилась и в среде космопроходцев. Словосочетание «в блокаду было хуже» неизбывно становилось резервным двигателем, источником сил для людей, оказавшихся на чужой планете в непростой ситуации. Пусть даже она принципиально отличалась от ужасных условий голодного Ленинграда. Всё равно – в блокаду было хуже. И вперёд. Работать, не смотря ни на что.
Клубок событий Роман поручил распутывать дуэту Павлова и Трипольского под руководством Ренаты. Работа им предстояла не из лёгких – количество видеоотчётов со всевозможных камер из разных отсеков переваливало за две тысячи. Роман надеялся, что там же, возможно, найдётся хоть какая-то информация о мимике.
Командир решил не откладывать возвращение в «родной» челнок: провианта в модулях так и не нашли.
Нейроинтерфейс экзотела приветственно подсветился: просим, мол, сюда вашу голову, сэр. Роман вошёл в «Осу», поймав себя на мысли, что привык к комфорту и функциональности иностранца. По традиции чуточку горько сделалось за отечественного производителя.
– Я с вами, – возвестил вдруг Буров.
– Уверен? – до Романа дошло наконец, что ещё пара-тройка раз, и он доконает Истукана этим вопросом.
– Да. Это важно. Разницы в скорости между мной и богословом ты не заметишь.
Всё равно «Сапфира» требовалось два, чтобы грузить сразу две платформы, а не курсировать туда-сюда с одной. Раз он был уверен в собственных силах, что ж…
Двое в экзотелах – Роман и Майкл – первыми вышли в отсек стабилизации атмосферы. Ганич немного замешкался, у него никак не выходило подсоединить платформу к скафандру. Ему помог Роберт, ожидавший выхода группы, чтобы вновь заклинить переборку винтовым распором.
– Ясная, – по обыкновению констатировал Майкл, когда внешний шлюз пришёл в движение.
Как и всегда, сработали светофильтры. Звезда одаривала поверхность песчаной планеты безудержным потоком фотонов; термометр «Осы» пикнул, ткнувшись в отметку полста. Кругом безмолвно, накрепко врастая кронами друг в друга, цепенели грибообразные деревья, увитые паутиной лиан.
И тишина. Внутри экзотела Романа никто не увидит. Здесь он сам себе свидетель… Группа двинулась, на транспортёрах закрутились вздувшиеся бублики колёс.
У самой границы тени Роман понял, что слёзы закончились. Болезненный комок ещё душил, рвал всё чуть выше грудной клетки, но уже на сухую. Мысль о том, что Оля мертва не покидала его ни на миг. Она вцепилась в его мозг, как членистоногий хищник в незадачливо ползшую по листьям теплокровную жертву. И крутила, душила, рвала, впиваясь острыми ухватами смятения всё глубже и глубже, не оставляя ничего, кроме всеобъемлющей, болезненно гудящей пустоты – её больше нет.
Мы же… мечтали родить… дочь…