Под сенью проклятия
Шрифт:
— Ничо, не переломится. А переломится, так вылечу.
И про себя подумала, что времени рассиживаться нет, раз уж господская колымага выехала. Все разом повскакивали. Я впопыхах проглотила один творожник, подхватила второй, чтобы сжевать на ходу, и поспешила за Саньшей. Рогор улетучился, вновь оставив меня без присмотра.
Перед домом, помимо зелено-алой колымаги, стояла длинная подвода, запряженная парой крупных гнедых. Над дощатыми высокими боками возвышался полотняный навес, на козлах сидели два незнакомца самого что ни на есть лиходейского вида. В кожаных
— Вон, глянь. — Возбуждено сказала Саньша. — Охранники из Балыково приехали. В грузовой телеге мы с тобой и поедем, с этими мордами. Ты не боись, они смирные, Ты да я, будет с кем поболтать. А Вельша и Алюня сядут с госпожами. Чтобы прислуживать им, руки растереть, обдуть, коли сомлеют.
Я кивнула. Алюня и Вельша были личными прислужницами госпожи моей матушки и сестрицы. Саньша понизила голос.
— В господской колымаге, слышь-ко, не трясет, как в грузовой, зато тяготно. Господская дочка та ещё оторва. То одно ей не так, то другое.
Она резко осеклась, потому что хлопнула дверь и на лестнице показались Морислана с Аранией. Мы с Саньшей поклонились, дружно возвестили:
— Подобру, госпожа Морислана. подобру, госпожа Арания.
Моя матушка, кивнув свысока, спустилась со ступенек, полезла в колымагу. Подол бледно-голубого платья скользнул по высокой приступке. Следом поднялась Арания. Распущенные волосы перекатывались за её спиной темными волнами.
— Глянь-ка, — шепотом сказала Саньша, пихнув меня в бок локтем.
— Отец со двора, а она сразу и волосы распустила. Как при господине Эреше, так по-олгарски ходит, две косы за спиной в одну сплетает. А как без него, так и волосня по ветру. Олгары такое за срам почитают, а наши господа — за красу.
Дверца колымаги захлопнулась. Подошел Рогор, неся в широко разведенных руках сундук с ручками, сунул его вглубь подводы. Нахмурился.
— Вы ещё тут? Ехать время. Ну-ка быстро.
Из дома выскочили Алюня и Вельша, держа в руках узелки и свертки. Запрыгнули в колымагу.
Мы с Саньшей побежали в дом за вещами. Я успела первая, потому что жила ниже девахи — каморка, где та спала, была на третьем поверхе. Но выходить, оставляя Саньшу распоследней, мне не хотелось. Я постояла за дверью, поджидая, пока она спустится.
За это Морислана одарила меня колючим взглядом из оконца расписной повозки. Мы с Саньшей запрыгнули в заднюю часть подводы — и лошади тут же тронулись.
За сундуками и узлами, что заполняли переднюю половину подводы, нашлось пустое местечко. Чья-то добрая рука бросила туда охапку старого прошлогоднего сена. Я поставила корзину в углу, где ей ничто не угрожало, кинула рядом узел и уселась, опершись на его мягкий бок спиной. Саньша устроилась рядом, облокотившись на свои пожитки.
Подводу немилосердно трясло на ухабах, а грохот окованных колес порой заглушал голос. И все же это была не поездка, а настоящее гулянье.
Для пропитания Рогор выдал нам одну из корзин, заготовленных бабой Котрей. Т ам лежали творожники, пирожки с капустой, сморчками и шкварками, сваренные вкрутую яйца, закупоренный огрызком сушеного яблока глиняный штоф с квасом. Солнце неспешно плыло с одного края неба на другой, снаружи под полог залетало пение птиц — и мир был прекрасен, а будущее и того лучше.
Я узнала, как зовут сестренку и братуху Саньши, какого парня она любила до норвина — а в ответ рассказала ей все страшные сказки про привороты и несчастных привороченных, какие слышала от бабки Мироны. Чтобы девка уяснила, чего она хочет и каким боком ей это может выйти.
Переночевали мы в постоялом дворе на окраине большого города, что звался Лаишев-град. Зайдя следом за Морисланой и Аранией в подклеть большого дома на два поверха, я увидела громадную горницу — и тьму народа внутри. Большая часть из людей была обряжена по-тутешски, однако нашлись и те, кто вырядился иначе. По столам разлеглись широкие рукава, как у Рогора с Сокугом, кое-где мелькали безрукавые душегреи, шитые бисером и цветной нитью — олгары.
Одно роднило всех этих людей — оружие. Везде за поясами из наборных блях или узорчатой кожи торчали рукояти больших и малых тесаков, к лавками кое-где прислонялись мечи, навроде тех, что были на поясе у Эреша и Барыса. Выглядывали луки, с колчанами, полными стрел.
Все пили и ели, негромко беседовали. При нашем появлении шум голосов стал потише, многие начали оборачиваться. Норвины, шедшие с нами, один впереди, другой следом, тут же набычились, ухватившись за рукояти длинных тесаков.
И все же их угрожающего вида не хватило, чтобы все вернулись к своей еде и беседам. Несколько мужиков продолжали глазеть — правда, не на нас, а на шедшую впереди Морислану.
Моя матушка спокойно плыла за хозяином двора, не обращая ни на кого внимания. Но ступив на лестницу, спросила вдруг звучно, на весь зал:
— Добрый человек, надеюсь, в твоем доме никто не обидит жену и дочь Эреша Кэмеш-Бури, господина из рода Серебряных волков?
Хозяин обернулся, переломился в поясе.
— Не пощажу ни себя, ни чад моих! Какая честь, сразу две госпожи Серебряных Волков. да у меня мышь в сторону ваших покоев не проскочит, не то что лиходей какой!
По залу прокатился ропот. Те несколько мужиков, что нахально глазели на Морислану, пригнулись к своим тарелкам. Олгары, которые, напротив, на нас не смотрели, тут же подняли головы. И одарили нас долгими взглядами — то ли запоминали, то ли ещё что.
— Видишь? — Тихим победным шепотом сказала стоявшая за мной Саньша. — Я ж говорила, хозяин у нас тихий-тихий, а как зыркнет. видать, за долгую жизнь на многих назыркался, вот его и знают. Теперь тут с нас пылинки сдувать будут.