Под созвездием Меча
Шрифт:
Вскочив, Пакит вырвал из ножен клинок и сделал ложный выпад, целя вояке в глаза. Конечно, такой прием наиболее эффективен при солнечном свете, когда отраженные от клинка блики слепят противника и заставляют его подсознательно поверить, что лезвие меча длиннее, чем на самом деле. Но и сейчас, при свете одной из лун, этот выпад оказался достаточно действенным. Свою роль сыграл и всеобщий страх перед дворцовыми. По крайней мере солдат отпрянул, теряя инициативу, чем Пакит не замедлил воспользоваться. Он даже не стал доставать свой кинжал, который в паре с мечом очень опасен.
Второй выпад Пакита, последовавший
Теперь, когда было наделано столько шума, не было смысла особо таиться. Отвязав агонизирующего коня, Пакит потянул остальных туда, где оставил монахов.
– В седла! – велел он, с трудом удерживая разнервничавшихся животных. Он начал жалеть, что выбрал именно этих, пусть холеных, но уж больно изнеженных. Нормальный боевой конь, привыкший к виду смерти и крови, зачастую оказывается куда лучше, чем эти скакуны.
Сам он сел на коня одного из горцев, привыкшего к передвижению в горах. Идя первым и задавая темп остальным, он поможет беглецам вырваться из этого ущелья.
Вместо того чтобы двигаться прочь от лагеря, стараясь побыстрее скрыться в темноте, Пакит направился чуть ли не в противоположную сторону. Еще днем, осматривая окрестности, он разглядел заметную седловину, напоминающую перевал. И хотя это был не восток, а север, даже с отклонением на запад, он решил двигаться в том направлении, тем более что они почти сразу попали в лес. Правда, здесь оказалось так темно, что вскоре Пакиту пришлось спешиться и двигаться чуть ли не на ощупь. Со стороны лагеря все еще продолжал греметь бубен.
Из-за темноты и густых зарослей, в которые он то и дело влезал, к намеченной точке выхода из ущелья пробираться пришлось куда дольше, чем он рассчитывал. К тому же его все время беспокоили монахи – как бы они не потерялись в этой темени. Но, к счастью, все обошлось без потерь, если не считать исцарапанных рук, кое-где порванной одежды и оброненной в темноте шапки.
К рассвету они уже двигались по склону другого ущелья, набредя на едва заметную тропинку. Направление их движения все еще было далеко от востока, но это уже и не было севером. Когда солнце начало палить, он устроил дневку, зайдя в лес вверх по руслу ручья, в быстрой и прозрачной воде которого тут и там шныряли рыбы.
Устали и кони, и люди. Только если корм для животных находился прямо у них под ногами, то людям пришлось довольствоваться тем, что оказалось у них с собой. Один из монахов, тот самый, с неестественно отблескивающими глазами, кивком подозвал Пакита, протягивая что-то на ладони.
– Съешь.
Дворцовый недоверчиво посмотрел на угощение. Коричневая плитка очень напоминала брикеты из веселящей травы, которыми торгуют купцы с юга. Отличалась она разве что более темным цветом и аккуратностью, с какой была изготовлена. Дворцовым подобные покупки запрещались строго-настрого. При этом вкус дурмана знали все; властитель вправе от любого своего воина потребовать попробовать то или иное кушанье или питье, по своей прихоти или если рядом вдруг не окажется штатного пробователя, который, дабы господина не отравили, первым отведывает каждое блюдо.
– Нет, – сказал он, отрицательно поводив головой.
– Это вкусно. Ешь.
Монах отломил кусочек и положил себе в рот, принявшись энергично жевать. При этом он закатывал глаза и всем своим видом показывал, какое блаженство испытывает.
– Вот видишь? Ешь, не бойся.
Чтобы не привлекать внимания, Пакит, выбираясь из лагеря, не взял с собой ни припасов, ни даже фляги или бурдючка для воды. К счастью, воды в этих горах хватает, а вот еды немного. Так что есть хотелось, хотя и терпимо; вечером он довольно плотно поел. Да и что значит «не бойся»? Кого ему бояться или чего? Сказать такое в адрес опытного дворцового воина значило либо оскорбить его, либо просто по глупости или незнанию. Монахи были чужими и многого не знали, поэтому Пакит решил не обижаться и попробовать угощение, тем более что остальные трое монахов жевали то же самое.
– Хорошо, я возьму.
– Конечно бери.
Стреноженные собственными поводьями кони паслись рядом, в кустах перекрикивались невидимые птицы, ветер шевелил верхушки деревьев, донося до ноздрей дворцового густой лесной дух, замешенный на прели, и влажную прохладу ручья, над водами которого, то замирая в воздухе, то стремительно мчась, охотились насекомые. Ничего тревожного не наблюдалось и не ощущалось. Звуков погони тоже не доносилось. Пакит, успокоенный, лег под куст и осторожно надкусил аккуратный брикетик. В случае, если это дурман, он просто выплюнет, а остальное просто выбросит, спрятав под слой прошлогодней листвы.
К его немалому удивлению, то, что оказалось у него во рту, было неожиданно сладким и одновременно горьким, но при этом очень приятным на вкус, а еще очень и очень неожиданным. Однако он не рискнул съесть все целиком, только половину. Остальное убрал в сумку, висящую на поясе. Еще раз вслушавшись и оглядев окрестности, положил руку под голову и заснул, периодически просыпаясь, как его научили когда-то давно, еще в первый год его службы во дворце. Монахи тоже устроились в теньке, но один спать не стал, а сидел и смотрел по сторонам. Через некоторое время, в очередной раз проснувшись, Пакит увидел, что его сменил другой.
В путь тронулись после полудня, когда заканчивалось время мыши и жара спала. Отдохнувшие кони шли хорошо, ходко. Признаков погони все еще не чувствовалось. Ущелье, понемногу искривляясь, стало уходить к северу. Монах с блестящими глазами – он, как Пакит понял, держался тут за старшего – окликнул его.
– Стой! Нам нужно туда, – показал он рукой влево, на лысый хребет, по склону которого они ехали.
– Тут мы не пройдем.
– Должны пройти! – настаивал монах.
– Будем искать перевал, – наполовину согласился Пакит. Сам он полагал, что им стоит сделать крюк, уходя от возможной погони и найдя более удобный путь к неведомой ему цели. Что там такое? Святилище? Горный монастырь? Место для жертвоприношений? От последнего предположения он почувствовал неприятный озноб. Знать бы кто или что послужит в качестве жертвы.